— Бу! — ткнулась мне в бок приставучая Ви.

— Чтоб места больше, да и по уму использовать, а не абы как все покидать. — Слово «экономность» тут было незнакомо. — Ви, спасибо, оставь палец себе.

На корыта ушла целая неделя, народ хоть и помогал, но все дела бросать ради забавы незнакомой не стал. С горем пополам выставили стеллажи на четыре уровня, налепили и обожгли нечто среднее между пиалой и блюдцем, мисочки для наполнения водой, чтоб воздух увлажнять. Выложили камнем дорожки, чтоб грязь не разводить, снаружи вырыли компостную яму, куда снесли различные отходы из травы и листьев, добавив немного бытовых. Лишь после этого мы с дедом занесли первую партию мицелия — грибниц, найденных в лесу и немного просушенных.

Слава богу, я имел представление о мицелии, ведь абы какие грибы не станут расти в такой ферме. Очень большой ошибкой будет считать, что можно выращивать по-настоящему лесные грибы. Это не так. Дело в том, что практически повсеместно лесные культуры грибов размножаются путем микоризы. Если объяснять на «дулях», то микориза — это симбиоз, соединение споры гриба с корневой системой деревьев, если еще проще, то грибы растут на корнях. Отсюда и названия: подберезовики, подосиновики — и четкая уверенность грибников, что такие-то грибы можно найти под такими-то деревьями.

Для разведения грибов нужны сапротрофы, так сказать, санитары, поедающие компост, перегной, навоз, или древесные паразиты наподобие вешенки, растущей за счет того, что поедает древесный ствол.

Что у меня было под рукой? Правильно, «гарики», то есть семейство агариковых, или совсем попсово — шампиньоны. Самые популярные сапротрофы старушки Европы и моей матушки России. Мясистые, дутые, белоснежные кругляши, великолепные как в жарке, так и в засолке.

Загрузить корыта спорами, рыхлой почвой и лесным перегноем мне удалось за полдня, а когда через полторы недели показались пока еще маленькие, но многочисленные головки-бусинки первого урожая моей подземной фермы, вся деревня по два-три человека, но посетила мою плантацию, с удивлением качая головами и цокая языком.

За трехнедельный цикл я со своей фермы собрал больше, чем вся деревня за полгода. Конечно, не скажу, что это труд — не бей лежачего, но и в сравнении с лазаньем по лесу два раза в день спуститься под землю для полива и периодически вентилировать отдушинами помещение гораздо лучше, главное, продуктивней в разы и… практически не напрягает меня, человека, изнеженного цивилизацией.

Как я уже говорил, лень — двигатель прогресса.

Два месяца по тридцать дней я уже тут. Дни пришлось отсчитывать, делая зарубки на стене сарая, так как местный народ слыхом не слыхивал ни о каких месяцах. Здесь были зима, весна, лето и осень. Ну или, на крайний случай, «перстница», как можно догадаться, если распознать слово «перст», то есть палец, это пять дней, пять загнутых пальцев на руке.

Варвары проклятые, мне нечего было почитать в туалете! Это кошмар.

С рассветом подъем на работу, с заходом солнца — спать.

Вы думаете, в связи с тем, что я изобрел самоловы для рыбной ловли и завел грибную ферму, меня минули труды повседневные, тяжкие, на меня обрушилась слава всенародная и я теперь сижу день-деньской в шезлонге на пляже, подсчитывая дивиденды и прибыль от патентов на изобретение?

Ага, как же, шиш мне на постном масле. Как горбатился с дедом на пару, так и продолжал. Иша, моя мама, была женщиной одинокой, вся семья — я да дед. Мужа, моего отца, еще до моего рождения зверь в лесу задрал, не вернулся с охоты. А скотины у нас было порядочно: три козы и пяток фазаних с двумя петухами. Вы не представляете, как жрут козы. Это что-то с чем-то, просто машины смерти по уничтожению травы, и соответственно все, что в них входит через ротовое отверстие, потом обязательно выйдет из другого отверстия, причем, как я стал подозревать, в увеличенном объеме.

А еще в деревне царил полный коммунизм. Затарил ты закрома, набил чуланы, остальное, будь добр, отдай в общак. Правда, и нам перепадало от общины — то шкуры, то ткани кусок, а если будем участвовать в возделывании полей, то и пшена отсыплют мешочек на хлеб зимой.

Все вроде помогали всем, в общем-то, и я не ворчал, когда моя грибная ферма ушла в общак вместе с большей долей рыбного улова. Во-первых, потому что за фермой нужно постоянно следить и дежурить там, следя за влажностью и свежим воздухом, а во-вторых, денег в деревне ни у кого не было. То есть совсем. Никаких.

Нет, о деньгах люди, конечно, знали: в королевстве ходила чеканная монета трех номиналов, по цене ушедшего на изготовление материала. Это медь, серебро и золото. Но вот в деревне не нашлось ни одной самой захудалой монетки. Все натуральным хозяйством либо же трудом: ты мне помог — я тебе.

Наша семья благодаря моим трудам приподнялась, нам помогли перестелить крышу в доме, вкопали в ограде новые столбы взамен сгнивших, дали три глиняных горшка и один такой же горшок под печь. Благодаря проклятым козам было молоко, на которое мать выменяла теплые шкуры, чтоб к зиме пошить теплую одежду. В кладовой весь потолок был увешан гирляндами сушеных грибов и вяленой рыбы. Мы теперь были побогаче некоторых в деревне.

Тихий ужас!

Как, вот скажите мне, как они выживают в таких условиях? Это уму непостижимо! Это не жизнь, это какое-то существование, бесконечная борьба за выживание. У них нет ничего! Я уже второй месяц ем какие-то вываренные корни и рыбу. Нет круп, чтобы сварить кашу; мясо, приносимое охотниками, к нашему столу не доходило практически, так как съедалось влет. Даже пшеницу никто не молол на хлеб, так как ее осталось ровно на посев, чтобы к зиме собрать часть урожая, отдав барону в уплату долга. Какого долга? А кто его знает? Вот люди в деревне не знают, а платят. Почему? Да потому, что иначе приедут стражники и всех плетьми изобьют.