Пролог,

Когда Жюльен Петит был уже легендарным бардом и бродячие кукольники давали представления, в которых он являлся одним из главных героев, а мамаши рассказывали малышам сказки на ночь, в которых Жюльен верхом на драконе освобождал прекрасную принцессу, я встретил старика-барда на ярмарке в Порт-Хлост. Двое мальчишек бежали к полосатому полотняному балагану, и один другому кричал на бегу:

– Жюльен приехал! Жюльен приехал! Он поет в балагане Одрика!

Я еще усмехнулся тогда – за Жюльена выдавал себя каждый второй бродячий бард на Северном тракте, хотя я сам вообще сильно сомневался в его существовании. Но поскольку письмо нотариусу, с которым лорд Александер послал меня в Хлост, я уже передал и заняться мне было нечем, из любопытства да еще из какого-то озорства я пошел за мальчишками. Хотелось взглянуть на того, кто с таким бесстыдством выдает себя за героя сказок, никогда не существовавшего на самом деле, как я думал.

Однако, уже подходя к балагану, я почувствовал будто бы укол в самое сердце – небольшой балаганчик Одрика был забит до отказа и не вмещал всех желающих послушать барда. Любители бардовской песни теснились на улице у входа и заглядывали за занавеску, пытаясь что-то там разглядеть. Из балагана доносились чистый, хотя и не выдающийся, голос и звуки мандолины.

В сказках и балладах о приключениях Жюльена мне, как и вам, наверное, приходилось слышать о неких волшебных вещах, которые делали его великим бардом, – мандолина эльфов, волшебный напиток парсикамских магов, пузырек с драконьей кровью и так далее. Забегая вперед, скажу, что отчасти все это правда – и мандолина Жюльена действительно была сделана руками эльфов, и напитки он тоже вкушал, самые разнообразные, хотя предпочитал сладкое красное вино, и насчет драконьей крови – не совсем выдумки. Но не это делало его великим бардом. Мне, конечно, не раз приходилось наблюдать выступления бродячих артистов, в том числе и тех, кто выдавал себя за Жюльена. У некоторых из них и инструменты были получше, и голоса – без всяких волшебных напитков – намного сильнее и красивее. Но, глядя на них, каждый сразу понимал – это подделка, не настоящий Жюльен. Не было в них ничего особенного, легендарного, чего-то такого, что непременно должно быть у легендарного барда.

Услышав голос в балагане, я сразу почувствовал – это голос настоящего Жюльена. Я отказывался в это верить, но ноги уже сами несли меня в балаган, я протискивался сквозь толпу, благо куртка графского фельдъегеря вызывала у собравшихся здесь крестьян бессознательное почтение и они расступались передо мной. Голос этот не был ни особенно звонок, ни удивительно красив или глубок – чистый, но не выдающийся. Между нами говоря, некоторые высокие ноты великий бард явно недотягивал, и я не уверен, что у него было так уж все хорошо с музыкальным слухом. Но как он пел! Сколько энергии, задора и веселья было в этом голосе! Какая волна радости и счастья шла от этого человека! Крестьяне в балагане стояли с блаженными улыбками на устах, словно улыбались невольно, как зачарованные, и пытались пританцовывать в такт незамысловатой в общем-то музыке. Стояли они плотно, так что танцевать не получалось, и толпа только покачивалась и задорно подрагивала в такт песне.

Ту песню теперь уже знают все – жюльеновская стилизация под крестьянскую плясовую, о том, как глупый хозяин продавал корову за медный грош. Любой крестьянин в первом попавшемся трактире на Северном тракте вам споет эту песенку после третьей кружки пива. Но тогда, в балагане старого Одрика, песня исполнялась чуть ли не впервые и имела особенный успех. Теперь уже мало кто помнит, что в те времена граф Николас Брэд, сюзерен моего лорда Александера Питта, или Рогатый Ники, как втихую называли его крестьяне, ввел дополнительный налог на крупный рогатый скот – как раз тот самый медный грош. Так что песенка была с подтекстом – Жюльен просто издевался над графом, и все в балагане это понимали. А кто не понял сразу, до того дошло чуть позже. Примерно месяц или два Жюльен бродил тогда по Северному тракту, распевая, среди прочих, и эту песенку. Через три месяца ее горланил уже каждый мальчишка в самой захолустной деревне, а над графом начали открыто насмехаться. Еще через три месяца, собравшись в графском замке, дворяне графства сместили графа Николаса и посадили на престол молодого графа Алекса, сына Ники и большого приятеля моего лорда Александера. Впрочем, прямого отношения к дальнейшему повествованию эта история не имеет.

Жюльен сидел прямо на стойке Одрика, на которую старикан выставлял пивные кружки, играл на той самой эльфийской мандолине и при этом широко, радостно улыбался. Вдобавок к тому он во время исполнения ухитрялся словно бы пританцовывать – пожимал плечами, покачивал торсом и елозил задом по стойке. Помимо этого великий бард еще и корчил рожи – подмигивал, кривил губы, хмурил брови и даже показывал язык. Но самое главное – он сам был захвачен своей песней. Видно было, что Жюльен получает удовольствие и веселится едва ли не больше всех. Веселье просто шло от него волной, оглушало стоявших в балагане и выкатывалось за его пределы, разнося по всей ярмарке невидимые флюиды и сигналы – Жюльен здесь, будет весело!