Год первый: октябрь

Гордон вновь приступил к работе; свою подрагивающую руку он старался не выставлять на всеобщее обозрение.

Когда он оживлялся, как в тот день в Аскоте, то, казалось, забывал о маскировке, но в остальное время приспособился сидеть за своим столом сгорбившись и зажав руку меж колен. Я жалел его. Никто не замечал, что его рука дрожит, никто на сей счет не высказывался, но Гордон тайно страдал. Однако работе это не мешало. Гордон вернулся в июле, бодро поблагодарил меня в присутствии прочих за временное заместительство, затем забрал с моего стола свои бумаги и вновь взвалил ответственность на себя.

Джон попросил его, опять-таки в присутствии Алека, Руперта и меня, довести до нашего сведения, что именно он, Джон, должен официально замещать Гордона, если таковая необходимость возникнет вновь. Он подчеркнул, что является старшим и работает в банке дольше, чем я. Он заявил, что Тим Эктрин не должен шагать через головы.

Гордон мягко ответил ему, что, если необходимость возникнет, председатель, принимая решение, несомненно учтет каждый фактор. Джон внятным шепотом отпустил пару ядовитых замечаний насчет любимчиков и незаслуженных привилегий, а Алек иронически посоветовал ему найти такой торговый банк, где не держали бы племянников.

— Что ты как маленький, — сказал он. — Разумеется, они хотят, чтобы следующее поколение продолжило семейный бизнес. Почему бы и нет? Это же естественно.

Но Джон был злопамятен и не понимал, что тратит время впустую, точа на меня зуб. Я, казалось, постоянно занимал его мысли. Он сверкал на меня глазами, в которых горела неподдельная злоба, и при любой возможности старался поднять меня на смех и очернить. Сообщения неизменно замалчивались, и у клиентов создавалось впечатление, что я некомпетентен и меня держат на службе просто из семейной благотворительности. Время от времени звонившие по телефону отказывались иметь дело со мной, говоря, что им нужен Джон, а однажды звонивший сказал прямо:

— Это вы тот плейбой, которого проталкивают наверх, обходя людей с головой?

Джон усиливал нажим, и его можно было понять: наверное, на его месте я и сам потерял бы стыд. Гордон ничего не предпринимал, чтобы обуздать набирающую ход кампанию ненависти, а Алек находил все это забавным. Я чуть не вывихнул мозги, пытаясь найти выход из ситуации, и решил просто больше работать. Я понимал, что Джону очень трудно будет подтвердить свои голословные утверждения.

Агрессию излучало даже его мускулистое тело, на котором странно смотрелся цивильный костюм. Он был среднего роста, стриг свои жесткие рыжеватые волосы очень коротко, так что они щетинились над воротником; говорил громким голосом, будучи, видимо, уверен, что напором можно заменить авторитет; это могло бы сойти в школьном спортзале или на казарменном плацу, но плохо выходило на мягких коврах офиса.

Он пришел в банковское дело, пройдя школу бизнеса и научившись высоко себя ценить и довольно неплохо работать. Я иногда думал, что он мог бы стать отличным экспортным коммивояжером, но не к такой жизни он стремился.

Алек говорил, что Джон ловит кайф, объявляя хорошеньким девушкам: «Я банкир», и под их восхищенными взглядами вырастает в собственных глазах.

Нет, все-таки Алек был злоязычным человеком. Стрелы его жалили весьма ощутимо.

И вот наступил октябрьский день, когда надо мной почти одновременно разразились три урагана. Позвонил мультипликатор; в Сити с грохотом приземлилось «Что Происходит Там, Где Не Должно Происходить»; и, наконец, на «Эктрин» обрушился с инспекторским обходом дядюшка Фредди.