Ямми принудил себя улыбнуться и оставил игру.
— Я докончу это и сниму еще десять, но потом…
— Брось, Ямми. Будешь кочевряжиться, Викорн с тобой разделается: может, убьет, может, отправит обратно в тюрьму. Не исключено, в тебе есть та самая целостность, и что из того? Кино все равно будет сниматься, если не тобой, то кем-нибудь другим. Боюсь только, что Викорн поручит это дело мне.
Такого оборота японец не ожидал. Положил палочки и уставился на меня.
— Вы же в этом ни бельмеса не понимаете.
— Согласен. А теперь представь, какими ужасными получатся ролики, если за них возьмусь я. Откуда мне, любителю, знать, как перед объективом погружать пенис в вагину? Потребуются десятилетия, чтобы набраться опыта.
Ямми минут десять выдерживал радиомолчание — по крайней мере мне показалось именно так. А затем снова заставил меня заглянуть в бездонный колодец мрачности.
— Вас приставили присматривать за мной, так? Это ваша работа? Давайте надеремся. — Он опрокинул в глотку саке и кивнул, приглашая последовать его примеру.
Я все еще испытывал чувство вины и горевал по Нок, поэтому не мог придумать ничего лучше, как тоже выпить. Не помню, сколько раз мы повторяли этот номер, но к тому моменту, как стали уходить из ресторана, бутылка с именем Ямми, написанным красивым каллиграфическим почерком на японском языке, оказалась пуста. На улице, где над головами грохотали поезда, а внизу воздух отравляли машины, сотни разновидностей сладких закусок на лотках сменились более серьезной едой — лапшой и другими блюдами, которые брали проголодавшиеся работники, утром приехавшие в Бангкок из пригородов и теперь возвращавшиеся домой. В целом пейзаж оказался менее стабильным, чем я мог припомнить. Но Ямми находился в еще более плачевной форме — он едва держался на ногах. И, боясь упасть, вцепился в мою левую руку.
— Думаете, легко погрузить пенис в вагину, если ни то ни другое тебе не принадлежит? Совсем не так просто, как вам кажется. Знаете, кто самые главные примадонны на съемках порнофильмов? Жеребцы, мой друг, жеребцы. Одно грубое слово, и у них падает на полшестого.
— Но у тебя ведь есть Джок.
— Если бы не он, я бы точно свалил, — проворчал японец.
В эту ночь Чанья меня удивила. Мы лежали в постели, я держал ладонь на ее животе и только что закончил рассказывать, как погибла Нок. Я ждал, что жена испугается и потребует, чтобы я послушался Викорна и навсегда забыл об убитой. Но Чанья долго молчала, затем тихо проговорила:
— Поступай как знаешь, Сончай.
— Но как же ты и ребенок?
— Надо что-то делать. Слишком многие в Таиланде не хотят признавать очевидное. Больше не получается вести себя смирно, по-тайски. Не исключено, настанет день, и меня изнасилует и убьет богач, а затем откупится от полиции. Перемены должны когда-то начаться.
— Ты говоришь совсем не так, как тогда, когда впервые услышала фамилию Танакан.
— Знаю. Но убита еще одна женщина. Наверное, это наш буддизм сделал простых тайцев настолько безответными.
— А остальных такими самонадеянными, — пробормотал я.
21