Я окинул его взглядом: нервный, дергается, как лошадь, которой досаждают слепни, отчаявшийся, уже не молод, на ввалившихся щеках явная печать тюрьмы, под глазами мешки.

— Уж точно не так, как ты. Любого таможенника вышибут под зад, если ему придет в голову пропустить тебя без обыска.

По опыту я знал, что уговаривать Ямми бесполезно. В свое время он сделает все как надо или вообще не сделает. Поэтому вернулся на съемочную площадку, где агент ФБР допрашивала Марли.

— В Штатах такая женщина, как ты, имела бы колоссальный успех, — говорила она с двусмысленной улыбкой. — Так в чем же дело?

— Все не так просто, как кажется, — ответила Марли. — Я разыгрываю умилительную девушку из «третьего мира», могу тронуть сердце евнуха, изображаю тайскую шлюху в бикини, обслуживаю напичканных виагрой стариков… — Она вдруг вздрогнула и уставилась на Кимберли враждебно. — А вам-то что от меня надо?

— Немного постмодернизма, — ответила Кимберли. — У меня есть фаллоимитатор.

— Все, снимаем! — закричал, как-то разом обретая властность, вернувшийся из своей берлоги Ямми.

Марли и неразлучная парочка Эд и Джок тут же сбросили халаты и остались совершенно голыми. Марли подошла к кровати и, наклонившись, оперлась на руки, выбирая позу, чтобы груди могли свободно болтаться.

— Мы можем продолжать разговор, — сказала она агенту ФБР. — Пока это только телячьи нежности.

Эд тут же принялся за дело, натирая маслом ее округлую, как яблоко, задницу, словно требующую полировки греческую погребальную урну. Актриса посмотрела через плечо на агента ФБР.

— На что это вы уставились? Ах на Джока! Правда, он великолепен? На улице пройдете и не заметите, но в своем деле он лучший. Может работать даже в стельку пьяным. Словно в нем установлен электрический насос или нечто в этом роде, а то, что надувается, — гигантских размеров.

Кимберли, похоже, все еще страдала от избытка гормонов, потому что сразу охрипла.

— Скажи, когда ты это делаешь, у тебя не возникает чувство, что ты раздолбениваешь весь феминистский матриархат?

— Нет, — нахмурилась Марли. — Мне кажется, я раздолбениваю весь тайский патриархат.

— Вот даже как? — кивнула американка.

По сигналу Ямми она сделала шаг назад.

— Сцена двенадцатая, эпизод первый! — рявкнул режиссер. Марли немедленно принялась стонать. — Стоп! — остановил ее японец и принялся объяснять: — Послушай, душечка, он в тебя еще не вошел. Если ты с самого начала заводишься, как закипающий чайник, что останется на крещендо? — Он подошел к стоящему на столе ноутбуку, что-то проверил, рассеянно поведя мышью. — И еще, моя милая, ты не в той позе. Твой клитор и верхняя часть лобка в объективе камеры на полу, но большая часть члена Джока выпадает из кадра. Подайся задницей на полдюйма назад. Вот так. Великолепно. Запомни эту позицию. Джок, у тебя не опал?

— Я готов. — Шотландец скосил глаза вниз.

— Когда в нее войдешь, не толкай слишком сильно, чтобы не сдвинуть с места, иначе в кадре останутся одни твои волосатые яйца. Пусть все выглядит жестоко, но на самом деле ты вперед не дави. На пленке лучше всего получаются плавные, рассчитанные движения. Ясно?

— На все сто.