Капитан 3-го ранга Ефет — командир эскадренного миноносца «Гордый» — взглянул на рубочные часы. Уже полтора часа его корабль, двигаясь по гавани переменными ходами с невычисленными курсами, вел огонь по скоплению танков противника на Нарвском шоссе. Все утро была надёжная связь с заблаговременно развернутыми по берегу корректировочными постами, дающими целеуказания командиру БЧ-11 эсминца — старшему лейтенанту Дутикову, управляющему огнём четырех стотридцаток корабля. Передав управление эсминцем своему старпому, капитан-лейтенанту Красницкому, Ефет вышел из рубки на крыло мостика.

Машинально отметив, насколько крупнее стали «свечи» от немецких снарядов, падавших в гавани, Ефет взглянул на разгорающиеся на берегу пожары, на дым, стелившийся по поверхности гавани, на свои стотридцатки, каждые сорок секунд почти бесшумно извергавшие пламя в сторону берега в фантастической какофонии непрекращавшейся канонады; он почему-то вспомнил, как перед войной он требовал от своих офицеров знания оперативно-тактических данных немецкого линкора «Бисмарк», проверял их подетально, по лично им вычерченной схеме линкора, повешенной в кают-компании, вел занятия по тактическим приемам выхода на «Бисмарк» в торпедные атаки. С затаенной завистью он читал в «Красной звезде» от 30 мая 1941 года о гибели «Бисмарка» в Северной Атлантике в огненном вихре снарядов и торпед разъяренных потерей «Худа» англичан. Но ничего! У империалистов, жаждущих покончить с Советским Союзом, еще много линкоров: только у Англии их 17, у американцев более 20, да и у немцев еще хватит: «Тирпиц», «Шарнхорст», «Гнейзенау», «Дойчлянд», «Шеер» да еще несколько на стапелях. Для этого и созданы прекрасные «семёрки», к числу которых 62 принадлежит и «Гордый», чтобы страшными строенными клыками своих шести торпедных аппаратов рвать на части эти империалистические чудовища. Поэтому он, Ефет, так стремился перейти со старого эсминца «Карл Маркс» на новую «семёрку».

Его мечта осуществилась в августе 1940 года, когда он принял «Гордый», стоявший на капремонте у стенки Балтийского завода. Полгода войны с Финляндией довели новейший эсминец, вступивший в строй лишь 23 ноября 1938 года, до капитального ремонта. А в Европе уже полыхала война, разгораясь с каждым днём.

В марте 1941 года Государственное Военно-морское издательство НКВМФ Союза ССР выпустило в свет книгу члена-корреспондента АН СССР Л. Н. Иванова под заголовком: «Вторая Империалистическая война на море». Ефет, внимательно следивший за всеми новинками военно-морской литературы, вдумчиво прочел эту книгу, как всегда с карандашом в руках, отмечая наиболее интересные места.

22 июня застало «Гордый» на рейде Роя в Усть-Двинске. По левому борту эсминца возвышалась серая громада только что вступившего в строй крейсера «Максим Горький», а по правому — стояли на якоре родные братья «Гордого»: эсминцы «Гневный» и «Стерегущий». Томительно долго на «Кирове», стоявшем в устье Даугавы, шло совещание командиров кораблей и замполитов. Наконец, в 17 часов 57 минут «Максим Горький», подняв вымпел начальника штаба ОЛС капитана 2-го ранга Святова, в сопровождении «Гордого», «Гневного» и «Стерегущего» вышел из Рижского залива и проследовал через Ирбенский пролив. Их курс лежал на север к устью Финского залива. Там, на линии Ханко-Осмуссаар, минные заградители «Марти» и «Урал», лидеры «Ленинград» и «Минск» под прикрытием эсминцев «Карл Маркс», «Артём» и «Володарский» ставили мины. Отряд Святова должен был прикрыть минную постановку.

Быстроходные корабли шли без сопровождения тральщиков с выставленными параванами. Обстановка была напряжённой. Ждали встречи с надводными кораблями противника, ожидали и атаки самолетов. На мостике «Гордого», рядом с Ефетом, тревожно вглядывался в горизонт командир дивизиона эсминцев, капитан 2-го ранга Солоухин. Впереди и несколько правее «Гордого» вырисовывался силуэт «Гневного», идущего головным. Белел бурун за его кормой, легкий дымок, вырываясь из трубы, пугливо прижимался к воде. Справа на траверзе, разрезая воду острым форштевнем, грузно шел флагман-крейсер «Максим Горький»: стволы зенитных орудий сердито воткнулись в небо, от массивного корпуса широким веером разбегались волны. А дальше, за крейсером, в дымке виднелся силуэт «Стерегущего». Ход — 22 узла, курсы — переменные. Размерно гудели машины, привычно пахло дымом и горелым мазутом. Тревожно и радостно бились сердца: каждую минуту мог начаться бой с появившимися на горизонте немецкими линкорами и тяжелыми крейсерами — бой, которому была подчинена вся их жизнь с первого курса училища...

И вдруг тихое море рванулось от оглушительного раскатистого взрыва. Тревожно загудел корпус «Гордого». Капитан 3-го ранга Ефет услышал испуганный крик сигнальщика: «Взрыв на эсминце «Гневный»! и метнулся к ограждению мостика: на месте «Гневного» он увидел клубы пара и медленно оседавший огромный столб воды. Окутанный туманом брызг и испарений «Гневный» — первенец всей серии «семёрок» — беспомощно раскачивался на волнах. На палубе и надстройках метались люди, в воде вокруг корабля чернели головы выброшенных взрывом за борт. Ефет инстинктивно перевел ручки телеграфов на «стоп», а затем на «полный назад». «Гордый» задрожал от резкого изменения режима хода. Мостик сильнее заволокло дымом, на головы из труб полетела гарь. Над «Гневным» взвились красные ракеты: призыв к помощи. Над ходовым мостиком «Гневного» поднялся сигнальщик, лихорадочно махая флажками: «Начальнику штаба. Хода не имею, в корпус поступает вода. Нуждаюсь в помощи». Через минуту с «Максима Горького» передали приказ командиру «Стерегущего», капитану 3-го ранга Збрицкому, оказать помощь «Гневному». Но «Стерегущий» не мог выполнить приказ — на нём царила обстановка весьма близкая к панике, а капитан 3-го ранга Збрицкий, пытаясь навести порядок, подобно пирату старых времен, бегал по мостику с пистолетом в руках.

Тогда Ефет, видя, что и на «Стерегущем» тоже что-то случилось, получив разрешение Солоухина, сам решил оказать помощь «Гневному». Выставив вперёдсмотрящих и наблюдателей по бортам и приготовив шлюпку к спуску, «Гордый» медленно, толчками приближался к тому месту, где несколько минут назад «Гневный» наткнулся на свою смерть. Напряженная тишина стояла на ходовом мостике. Все понимали, возможно, еще бессознательно, что кавалерийская лихость, с которой отряд мчался на долгожданную встречу с немецкими линкорами, привела его на минное поле, заблаговременно и незаметно выставленное противником в разгар белых ночей...

Наконец, нос «Гордого» приткнулся к корме «Гневного», и они сошлись корпус к корпусу — два брата, исходившие вместе не одну тысячу миль в условиях нечеловеческих морозов и зимних штормов финской войны. Стонали и кричали раненые. Вокруг «Гневного» сиротливо плавали матросские койки, аварийный лес, щепки; кричали и взывали о помощи выброшенные за борт люди. Не верилось, что это - тот самый «Гневный», который еще несколько минут назад так браво шел головным в строю кораблей. Теперь — с оторванным носом, исковерканными взрывом магистралями, кабелями, листами бортовой обшивки и палубами — он, словно обезглавленная птица, раскачивался на волнах.

На корму «Гневного» спустили шторм-трап, и по нему на борт подорвавшегося эсминца поднялись комдив Солоухин и командир БЧ-У «Гордого» капитан-лейтенант Дергачёв с аварийной партией матросов. Старпом «Гневного» капитан-лейтенант Дмитриев и комиссар Лужин доложили обстановку: убит командир БЧ-5 Ильин и политрук Васильев. Погибли 18 матросов и старшин. Тяжело ранены: командир корабля капитан 3-го ранга Устинов, лейтенанты Свидельский и Баландин, главный боцман Зайцев и много матросов, точное число которых уточняется. Борьба за живучесть, несмотря на все принятые меры, не принесла успехов: вода ломала переборки и затопляла одно помещение за другим.

Распорядившись начать эвакуацию раненых, Солоухин и Дергачёв спустились в машинное отделение «Гневного». Быстро разобравшись, что спасти эсминец уже невозможно, Солоухин доложил об этом на «Максим Горький» Святову. Святов, заслуживший в первые же дни войны свою печально знаменитую кличку «Иван Топитель» за отдаваемые без минуты колебаний приказы добивать поврежденные корабли, распорядился снять с «Гневного» команду, а корабль затопить. На носилках пеньковыми канатами начали поднимать на приспустивший флаг «Гордый» убитых и раненых. Палуба «Гордого» заполнилась воющими и стонущими, наспех забинтованными, обожженными и контуженными моряками «Гневного», многие из которых находились в состоянии шока.

Пока фельдшеры обоих эсминцев Бурбан и Пахоменко делали все возможное, чтобы поскорее распределить раненых по помещениям и каютам, тревожно поглядывавший на небо Солоухин приказал Ефету поспешить с отходом. Отходя малым ходом от «Гневного», Ефет увидел высоко в разрыве облаков два самолета, идущих на юг. Толком опознавать самолеты на кораблях никто не умел. Решили, что это самолеты противника. Дали залп из зениток. Самолеты скрылись в облаках. Занятые самолетами все на мостике «Гордого» неожиданно вздрогнули от тяжелого взрыва. Высокий огненный смерч взметнулся выше матч крейсера «Максим Горький». Когда вода опала, все увидели, что у «Максима Горького» оторвана носовая часть по первую башню. Ужас и оцепенение, близкие к шоку, прорвавшимся в общем, похожем на вой, крике, охватили всех на «Гордом».

На подорвавшемся крейсере у кого-то, то ли у самого Святова, то ли у командира крейсера капитана 2-го ранга Петрова, то ли у сигнальщиков от ужаса начались галлюцинации, поскольку на мачте «Максима Горького» поднялся сигнал: «Вижу подводную лодку противника». Идущий малым ходом «Гордый» на этот сигнал никак не мог отреагировать, но «Стерегущий», на котором капитану 3-го ранга Збрицкому удалось водворить порядок, начал сбрасывать глубинные бомбы. Они рвали море на части, устремляя к небу бело-зеленые султаны. Море стонало.

В 4 часа 47 минут к грохоту глубинных бомб присоединился взрыв мины в параване «Гордого». Корпус корабля сильно подбросило вверх, а затем накрыло волной. Погас свет. Ефет и все стоящие на мостике были сбиты с ног. Взрывом выбросило за борт матроса Немирю, но его тут же вытащили, схватив за волосы. Взрыв и наступившая темнота привели к панике. Ничего не соображая, матросы метались по кораблю. Многие бросались за борт. В темном кубрике электромеханической боевой части, куда поместили большую группу моряков из еще не опомнившегося экипажа «Гневного», началось настоящее безумие. Потеряв контроль над собой, обезумевшие от страха люди, давя друг друга в полной темноте, кинулись к трапу, ведущему на верхнюю палубу. Воем и хрустом костей огласились внутренние помещения «Гордого». Страшная давка на трапе не давала возможности вырваться наверх.

Старшина 1-ой статьи Анисимов и несколько матросов «Гордого» преградили им путь, пустив в ход деревянные кувалды для забития клиньев при заделке пробоин. Гулкие удары кувалдами по головам, ругань, вопли, тяжелая матерная брань смешались в темноте. Загоняя матросов «Гневного» обратно в кубрик, Анисимов обещал размозжить голову каждому, кто попытается без команды выйти на верхнюю палубу.

Через 10 минут на корабле вновь появился свет, заработали механизмы. Эсминец малым ходом, почти на ощупь, выбирался с минного поля. Ефет, сжав ручки телеграфа, был готов мгновенно рвануть их назад, если придется остановить корабль.

В 6 часов 2 минуты почти у самого левого борта коротко сверкнул второй взрыв. Ефету показалось, что залпом ударили сразу несколько орудий. Нос эсминца сначала подняло вверх, затем выгнуло среднюю часть палубы. «Гордый» задрожал и заскрежетал изгибающимся корпусом. Вылетели из гнезд репитеры гирокомпаса. В кают-компании сорвало с креплений столы. Лопнули плафоны освещения. Вышли из строя оптические приборы. Вновь погас свет. Остановилась вторая машина. В помещение третьего котельного отделения и в машины хлынула вода. Многим казалось, что это уже конец. Но на этот раз паники не было. Люди остались на своих местах. Шла яростная борьба за живучесть: крепились переборки, заводились пластыри. Все водоотливные средства работали с полной нагрузкой.

Едва живым выбрался «Гордый» с минного поля, а изуродованный корпус «Гневного» все еще покачивался на волнах. С идущего задним ходом искалеченного «Максима Горького» поступил приказ «Гордому» добить «Гневный» артогнём. Побледнев, артиллерист «Гордого», старший лейтенант Дутиков, дал установку и четыре стотридцатки эсминца сделали первый за время войны залп и не по противнику, а по собственному собрату. Залп за залпом давал «Гордый», в клочья разрывая все довоенные иллюзии и доктрины. После четвертого залпа на «Гневном» вспыхнул сильный пожар. Увеличивая дистанцию, «Гордый», не прекращая огня, отходил малым ходом. Пожар на «Гневном» все больше разгорался, а затем море снова вздрогнуло от страшного взрыва. Высоко взметнулся огненный смерч в сгустках черного дыма и летящих обломков. Когда столб огня и воды осел, «Гневного» на поверхности не было. Сняв вместе со всеми фуражку, капитан 3-го ранга Ефет понял, что, что бы не случилось в будущем, он никогда в жизни не забудет этого первого боевого выхода в море. Не знал он только, что жить ему и его кораблю судьбою было отмерено чуть меньше пяти месяцев.