— Сасаки?!. Сасаки? — машинально повторил Рогге, нервно вертя в руках фотографию, — Фукуда? Сасаки?.. — и вдруг закричал в бешенстве. — Откуда?.. Как это попало вам в руки?
Канадзава удивленно поднял брови и поморщился.
— Я получил ее от своего агента.
— Когда? — рычал Рогге. — Когда?!!
Он выскочил из-за стола и, схватив Канадзаву за плечо, в бешенстве замахал перед его лицом скомканной фотографией.
— Вчера! — злобно прошипел Канадзава, пытаясь освободиться от цепкой лапы Рогге.
— Идиот!!! — в бешенстве завыл Рогге. — Проклятый идиот! Почему не показал мне этого раньше?.. Вчера!.. — он зашатался, как пьяный, и едва добрался до стола. — Почему не вчера?!! — Рогге обеими руками схватился за голову. — Что мне теперь до Фукуды?!. Поздно!.. Слишком поздно!
— Почему поздно? — растерянно пролепетал Канадзава.
— Он уже знает… — простонал Рогге. — Он уже все знает! Я сам показал ему, сам рассказал обо всем…
Американец дико взглянул на генерала, и лицо его стало багровым от бешенства. Сорвавшись с места, он подбежал к селектору и стал отдавать приказания о боевой тревоге. Канадзава стоял рядом, растерянный и недоумевающий, не понимая, что творится вокруг него.
— Идиот!! — снова прорычал Рогге, бросая трубку на стол. — Старый гиппопотам!..
Он выбежал из кабинета, растоптав по дороге фотографию Фукуды и на ходу бросая приказы встревоженным офицерам…
Гром среди ясного неба
Толпа увеличивалась с каждой минутой. Из всех улиц на площадь вливались все новые и новые потоки людей. Шли мужчины и женщины, старики и дети, здоровые и калеки. Казалось, что весь Токио собрался на демонстрацию. На лицах людей был написан неукротимый гнев. Кулаки — заскорузлые и узловатые — зловеще поднимались то тут, то там. Они грозили врагу. Хриплые возгласы тысяч людей обвиняли правительство в чудовищных преступлениях против народа.
Из рук в руки передавались газеты с огромными кричащими заголовками.
— Это страшно! — шептала какая-то женщина, инстинктивно прижимая к груди, завернутого в лохмотья ребенка. — Это страшно!.. Чума… Смерть…
Посреди площади вдруг взвился алый стяг. Он затрепетал на ветру, и его полотнище широко распростерлось над толпой. Буря восторженных криков приветствовала появление этого символа свободы и независимости рабочего класса. Воздух задрожал от громовых рукоплесканий сотен тысяч людей.
— Сестры и братья…
Голос человека, поднявшегося на трибуну, звонко разнесся над толпой. Люди примолкли.
— Сестры и братья! Мы собрались здесь, чтобы выразить свое возмущение убийцам, которые готовят страшную гибель миллионов людей. Мы — жители Токио, сотни тысяч трудящихся — собрались сегодня, чтобы решительно заявить заокеанским и японским сеятелям чумы — мы не хотим войны! Мы не допустим распространения эпидемий!