Гриша решительно выдвинул вперед нижнюю челюсть и сделал так, как попросила Злата Артемовна.
— А теперь — на эти три вместе, — сказала она, вставая со стула — уступила игроку место.
Мальчишка нажал, но текст, исчезнувший секунду назад с экрана, обратно туда не вернулся.
Гриша еще не очень хорошо, не так, как Злата, умел скрывать свои настоящие чувства, поэтому на старшую сестру он посмотрел обиженно.
— Извини, — широко улыбнулась она. — Фокус не получился.
Не забыв взять коричневую сумочку, Злата вышла из кабинета. Сын Артема Басманова не проводил ее взглядом до двери — он угрюмо смотрел на экран. Через несколько минут из кабинета раздались звуки игрушечных выстрелов. В силу возраста Гриша еще не умел горевать долго.
Раньше над ее именем смеялись часто. Теперь — реже: в эпоху экономических реформ народ косяком пошел неграмотный и равнодушный, да и фильм «Воскресение», который советский экран показывал с завидной регулярностью — раз в три месяца, пропал. Выныривал из небытия иногда, редко, на некоммерческом канале «Культура», который народ, щелкая пультом, обходил стороной: сторонился, значит.
Раньше бывало, как скажешь, предварительно вздохнув и мысленно зажмурившись: «Меня зовут Катюша Маслова», так и отвернешься поскорей от того, кто спросил: «Как вас зовут, девушка?», чтобы не видеть реакции. Особенно несладко приходилось ей во всяких конторках, выдающих разнообразные справки. Столы там стояли плотно, потому что народу, большинство из которых были женщины, работало много. Все они тут же начинали ухмыляться, переглядываться и даже хихикать, не скрывая своей радости по поводу чужого «горя». Ну, еще бы не горе — родиться с известным всей стране именем и вследствие этого почувствовать на своей шкуре ассоциации самых читающих людей в мире, связанные с именем несчастной героини великого писателя. Теперь ей полегче стало жить. То ли народ перестал уважать и читать классиков, то ли сама Катюша повзрослела и стала называть свое имя уверенно, глядя собеседнику прямо в глаза, но бурной реакции в конторках по известному поводу она больше не наблюдала. Людям и своих несчастий хватало — некогда было чужим придавать значение.
— Ну и хорошо. И слава богу — радовалась еще совсем недавно за сорокалетнюю Катюшу ее единственная бабушка, тоже Катерина.
Катерина Ивановна Зимина.
— Кем приходилась вам покойная? — строго спросил неделю назад участковый абсолютно слепую и глухую от горя Катюшу. — Соседи говорят, вы ее внучка, — сам и ответил, пожалев миловидную толстушку с красными глазами, которая сидела перед ним неподвижно, по-истуканьи. — Женщина, вы отвечать будете?
— За что?
Катюшин взгляд стал осмысленным. Милиционер обрадовался, засуетился, живехонько зашуршал бумажками.
— Подпишите, дамочка, здесь и здесь. Для протокола. Сейчас труповозочка приедет.
Катя вцепилась бюрократу в рукав.
— Ее убили. Разве вы не видите? За что, я вас спрашиваю?
Милиционер попытался выдернуть свой рукав.
— Дамочка, вы тут не хулиганьте, — прикрикнул он на Катюшу. — Никто вашу бабушку не убивал. Вот, читайте сами. Медики — не дураки. Они все правильно написали. Приняла бабуся лекарство, а сердце и не выдержало. Дозу не рассчитала покойница. Да отдай же рукав, мундир спортишь.
Катюша уронила голову на руки, лежавшие на столе, безнадежно сказала скорее себе, чем участковому, которому по службе было положено разобраться с маленькой, но чрезвычайно важной деталью:
— Она никогда не пила снотворное. У нее в квартире вообще никаких таблеток не было.