— На озере. Они купались.

— Никита плакал?

— Чего? — удивился сын гончара.

— Мальчик плакал? — покосился с лёгким недовольством в мою сторону компаньон.

— Нет, — сказал сын гончара. — Чего ему плакать. Наоборот. Если бы у меня был такой змей, я бы тоже радовался.

И это «тоже» больно кольнуло меня в самое сердце.

Мальчик мой. Что он такое с тобой делает, почему тебе хорошо без нас, так быть не должно, не должно быть так.

— О каком озере ты говоришь? — слава богу, хоть компаньон мой был деловит и напорист.

— Возле рощи ореховой.

— А кто там живёт?

— Болтун-спаситель.

— Кто? — спросил я невольно.

Можете обвинять меня в черствости. Но скажите, положа руку на сердце, — вы бы не удивились?

Ответа, однако, я не услышал. Точнее мне не дали его услышать.

— Пойдем, — потянул меня за собой компаньон. — Я знаю, где это.

XIII

Орехи оказались похожими на грецкие, а болтун-спаситель — чем-то вроде проповедника. Был он кряжистый, с окладистой бородой, и по крайней мере внешне на высокое звание болтуна-спасителя тянул вполне. Мы нашли его на берегу озера возле кучки орехов, которые он разламывал при помощи ножа.

— Да, поистине так, — сказал он, выслушав нас. — Зрел я очами своими мальчика и зрел змея. И говорил он со мной. И рёк мне змей…

— Что рёк? — спросил я. Торопливо спросил. Очень знать хотелось.

— Да ерунду всякую рёк. Похоже, он сомневался в чём-то. Очень, знаете ли, многоречивый змей попался.