— Это уж точно не вам решать, когда с вас хватит!

Не успевает жандарм ответить, как дверь каморки распахивается, и внутрь входит, даже вбегает, раскидав в стороны бугаев в касках, тоненькая Аяно.

— Хватит задерживать моего подчиненного, — она бросает на стол под нос жандарма лист с печатью. — Распоряжение вашего шефа. Я его забираю. Ночью наступление, и место моего солдата на передовой, а не в вашем шкафу.

— Это допросная комната, — обижается жандарм и, внимательно разглядывая бумагу, шлепает губами. — Хм… что ж, поручик Перун, не смею больше задерживать.

Уже на свежем воздухе Аяно бросает, сверкнув глазами:

— Я теперь должна жандармскому шефу. До атаки не вздумай вляпаться еще во что-то.

Серьезно? Японка, алло! Девушку как бы насиловали. Где же твоя женская солидарность?

— Хорошо, командир, — холодно отвечаю. — Если какой-нибудь придурок с рисовых полей захочет тебя обесчестить, я не вмешаюсь.

Она морщится.

— С одним придурком уж я сама справлюсь.

— Значит, мне вмешиваться, только если на твою честь посягнет взвод придурков? Полк? Армия?

— Я тебя поняла, Перун, — вздыхает. — Ладно, считай, что поступил правильно.

Вокруг носятся люди с оружием. Вдалеке гудят подъезжающее танки, тарахтят бензовозы. Штурм города будет серьезный. Лишь бы не напрасный.

В стороне, из другой крошечной хатенки, показывается Патрисия в сопровождении мужчины в костюме-тройка.

— Представитель французского посольства прибежал, — смотрит в ту же сторону Аяно.

Я подхожу к блондинке. Бледная и запуганная, она поднимает на меня васильковые глазки. Опухоль синяка на щеке чуть спала.

— Спасибо вам еще раз, Перун!

— Мадмуазель, уезжали бы вы отсюда подобру, — хмуро говорю. — Сейчас готовится наступление, но потом вами обязательно займутся вплотную. Никакой пиджак вас не спасет, — киваю на француза рядом. — Так что исчезните. Пока не вскрылось еще что-то. Про вас.

— Мне нечего скрывать, — бледнеет девушка. — Я всего лишь честный журналист.

— Это не просьба, — процеживаю, вминая ее взглядом в утоптанную солдатскими сапогами землю. — Вы уходите сегодня же. Теперь понятно?