— Нет, жена дядюшки была из Лэнкэширской фамилии.

Из Лэнкэширской фамилии! Если бы Тольбот Рали Бёльстрод мог знать, что эта фамилия называлась Проддер, что один член этого надменного дома провел юность в приятных занятиях кают-юнги, варя густой кофе и приготовляя жирные селедки для завтрака одного угрюмого капитана и получая более телесных наказаний от толстого сапога своего господина, чем медных монет! Если бы он мог знать, что тетка матери этого гордого создания, которое шло пред ним во всем величии своей красоты, содержала свечную лавку в одной ничтожной ливерпульской улице, хотя этого никто не знал, кроме самого банкира, и это благоразумно скрывалось даже от Авроры, которая об этом вообще знала мало, кроме того, что несмотря на то, что она родилась в сорочке, как говорится, она была беднее других девушек, так как у ней не было матери.

Мистрисс Флойд, Люси и капитан нагнали прочих на сельском мостике, где Тольбот остановился отдохнуть. Аврора наклонилась через грубую деревянную балюстраду и лениво смотрела на воду.

— Ваш фаворит выиграл на скачке, мисс Флойд? — спросил Тольбот, смотря на эффект ее профиля против солнечного сияния, не весьма красивого профиля, конечно, если бы не черные длинные ресницы и лучезарный блеск глаз, которого не могла скрыть даже их черная тень.

— Какой фаворит? — сказала Аврора.

— Лошадь, о которой вы говорила мне намедни — Тёндерболт, он выиграл?

— Нет.

— Мне очень жаль это слышать.

Аврора подняла на него глаза и сердито покраснела.

— Почему? — спросила она.

— Потому что, я думал, вы интересуетесь его успехом.

Когда Тольбот сказал это, он приметил в первый раз, что Арчибальд Флойд стоял так близко, что мог слышать их разговор и что, кроме того, он смотрел на свою дочь даже с большей бдительностью, чем обыкновенно.

Не говорите мне о скачках, папа этого не любит, — сказала Аврора капитану, понизив свой голос.

Тольбот поклонился.

«Стало быть, я был прав, — подумал он, — скачки — ее слабая струна. А отец, очевидно, любит ее до безумия, между тем как я…

В этих мыслях было что-то фарисейское, так что капитан Бёльстрод даже мысленно не кончил своей фразы. Он думал:

«Эта девушка, которая, может быть, была причиною бессонных ночей и дней, исполненных тревожных забот, нежно любима своим отцом, между тем как я, образец всех старших сыновей в Англии, никогда в жизни не был любим».

В половине седьмого большой колокол в Фельденском замке возвестил окрестным жителям, что семья владельца идет одеваться к обеду; другой звонок, в семь часов, сообщил крестьянам близ Бекингэма и Уэст Уикгэма, что мистер Флойд с своим семейством отправляется обедать; этот звук сказал голодным беднякам, что они всегда могут просить в людской вкусных кушаний, цыплят и фазанов, изящно приготовленных, которые все пошли бы на откормление поросят для Рождества, если бы Арчибальд Флойд строго не приказал отдавать все тем, кто приходит просить.

Флойд и его гости не выходили из сада до тех пор, пока дамы не ушли одеваться к обеду. Обед был очень оживлен, потому что Александр Флойд приехал из Сити к жене и дочери и привез с собою шалуна-мальчика, поступающего в Итон и страстно привязанного к своей кузине Авроре; по милости ли влияния этого юного джентльмена или причудливости, составлявшей часть ее натуры Тольбот Бёльстрод не мог узнать, но мрачное облако сбежало с лица мисс Флойд, и она на этот час предалась веселости с лучезарной грацией, напомнившей ее отцу тот вечер, когда Элиза Персиваль играла на сцене в последний раз и прощалась с публикой в маленьком лэнкэширском театре.

Только этой перемены в дочери и не доставало, чтобы сделать Арчибальда Флойда совершенно счастливым. Улыбки Авроры как будто оживили все общество. Лед растаял, потому что вышло солнце и зима исчезла, наконец.