— Excuse me… Простите, благородный сэр, — промямлил шпион. — Не соблаговолите сказать, есть ли у вас в роду иные дамы, зовущиеся Ольга фон Врангель?
Ответ обескуражил.
— Вы — англичанин?
— Да, сэр.
— Убирайтесь прочь отсюда, пока я вас палкой не отходил.
Сэр Иден дважды открыл и закрыл рот, не зная, что сказать, затем услышал продолжение на таком же чистом английском языке:
— Проваливайте из этого дома и из России на… — Тут барон проявил знание не только широты, но и глубины языка Альбиона. — Не то пристрелю без дуэли как собаку. Живо!
Общий знакомец уволок Энтони в другой угол зала.
— Простите великодушно, запамятовал. Генерал-лейтенант весьма зол на англичан, не попадайтесь больше ему на глаза. Ну что вам стоило сказаться американцем! А я при случае уточню у баронессы о других Ольгах.
В чудовищно растрепанных мыслях несчастный влюбленный поймал экипаж и сказал адрес доходного дома, где остановился. Сказанное баронессой о наличии или отсутствии у нее родственниц с тем же именем молодой человек так и не узнал. От стены отделился неопрятного вида мужчина. Он без разговоров засунул в живот сэру Идену большой мясницкий нож. Потом споро побежал к безукоризненно одетому и выбритому заказчику злодейства. Джентльмены любят продавать других и терпеть не могут, когда торгуют ими самими. Парадокс!
После этого в России до зимы не произошло ничего существенного, достойного отдельного рассказа. Страна готовилась к новой войне, но население этого не знало или предпочитало не знать. Страхов, потерь и национального самоутверждения от героических побед хватило с лихвой за первые месяцы боев с австрийцами и германцами, оттого в бой рвались разве что выпускники армейских и морских училищ. Так наступил декабрь 1915 года.
Снова снег на поле боя, белоснежный у Вердена и сероватый от морской близости на холмах близ Ипра. Война, задуманная в тиши лондонских кабинетов в виде короткого и решительного удара по непомерным германским амбициям, растянулась на полтора года, вступив во вторую зиму. И ей не видно конца. А если он и будет, то принципиально иным, чем планировали британские политики. И все из-за непредсказуемости русских. Они сепаратно вышли весной из войны. Разведка доносит, что эшелоны с войсками двинулись из Восточной Европы к Западному фронту. Но в союз Германии и России невозможно поверить, слишком много крови они выпили друг у друга. Либо просто не хочется верить.
Из Парижа положение воспринималось совершенно иначе. Париж не отделен от фронта Каналом. Этот город хорошо помнит франко-прусскую войну, пленение Наполеона Третьего и германский сапог. Поэтому когда на стол президента Раймона Пуанкаре легла весьма секретная записка о возможном русском посредничестве при заключении мира с Вильгельмом, он не порвал ее гневно, не потребовал демонстративно уведомить британских союзников. Президент задумался. Затем распорядился немедленно пригласить премьер-министра, настояв, чтобы тот бросил даже самые неотложные дела.
Жорж Клемансо, взволнованный срочностью, застал президента в на редкость спокойной позе. Тот стоял у окна, рассматривая заснеженные деревья в парке Елисейского дворца, и, казалось, вообще отрешился от суетного мира, где Франция увязла в изнурительно долгой войне без конца и края.
— Господин президент!
— Тихо, Жорж. Дай еще секунду насладиться безмятежностью за стеклом. Если мы с тобой сейчас ошибемся, больше такой возможности не будет.
Премьер также шагнул к окну. Близкие, даже несколько фамильярные, отношения двух политиков не стирали разницы между ними, особенно в возрасте. Откровенно постаревший премьер-министр с глубокой лысиной на полчерепа, с усталым печальным лицом и грустными седыми усами выгодно оттенял президента, энергичного, подвижного, с яркими живыми глазками, хотя и на нем плеши начали неумолимое наступление, считая Верденом макушку.
— Русские предложили посредничество в переговорах с Вильгельмом о мире, — прервал молчание Пуанкаре.
— О! Замечательная новость, Раймон! Русские не стали бы дергать нас, не будучи уверенным, что кайзеру тоже нужен мир. А каково мнение Лондона?
— В том и проблема, Жорж. Германия не ищет мира с Великобританией. И Николай, похоже, принял его сторону.