Подстаканник ужасно нагрелся. Ума не приложу, зачем их делают металлическими?..

— Ну что? Сладкий?

— Да, довольно-таки.

— Вот! — сказал профессор, торжествуя. — А сахара-то мы не добавляли! Этот сорт вывел НИИ АтомСельХозПищеСнаб. С помощью ионизирующего излучения они заставили кусты чая мутировать таким образом, чтобы он стал сладким сам собой. Представляете, какая экономия?! Теперь народу нужно в два раза меньше сахара, так что высвободившийся остаток можно направить на помощь Египту.

— У нас тоже проводятся такие эксперименты, — поддержала разговор я. — Например, при помощи радиации выведена порода кур с дополнительными конечностями.

— Да вы там вообще чем попало питаетесь! — Буркнул профессор. — Куры с дополнительными… Ишь ты! Уроды пернатые… Вот ведь что придумают буржуи!.. Пичкают народ всякой дрянью — и только лишь ради наживы! Да у вас там вообще, говорят, всё настолько радиоактивное, что приходится лунит глотать в таблетках или пить с ним лимонад.

— Это просто профилактика.

— Профилактика! О, нет, мэм! Это издевательство над телом. Угнетение трудового человека. Лунит должен защищать человека снаружи, а не изнутри. Из него надо делать короба для двигателей в машинах, а не таблетки.

— Но такая машина была бы слишком тяжёлой, угловатой и некрасивой. Её никто не купит…

— А у нас её с руками оторвут.

— Вы бы тоже поели, — сказала я, не желая ввязываться в спор.

— Да спасибо, я сыт! Нынче с утра кровь сдавал. После этого кормёжка полагается. Так что я пока что завтрак перевариваю.

— Вы тут любите кровь сдавать, да? — глупо ляпнула я, вспомнив, что Дейтерий говорил мне.

— Ну как «любим»… Надо — значит, надо. Просто нашу кафедру обязали сдать пять килограмм крови, двадцать килограмм макулатуры и пятнадцать килограмм металлолома. А у вас, что, так не делают?

— Не делают…

— Отсталый вы народ!.. Не обижайтесь. Я, мэм, конечно, не лично про вас говорю. А другие — нагонят… Ну что, вы доели? Идёмте!

Мы вышли. Прогулялись мимо памятника Сталину по Сталинскому проспекту. Прошли набережной Сталина до площади Четвёртой Сталинской пятилетки. Не могу сказать, чтобы Москва мне не понравилась: она была величественной, очень впечатляющей, дорогой и явно стоившей огромного труда. И всё же для меня эти проспекты были слишком широкими, небоскрёбы — слишком великанскими, античные колонны и триумфальные арки — слишком многочисленными. Я была как в кабинете у директора. Даже в белизне гранитных набережных, в идеальной чистоте гладкой дороги, в ровном ряде деревьев, высаженных на клумбе по краю здания, — всюду мне чудилось что-то холодное, что-то опасно-чужое. Впрочем, дело было наверняка в политике, а не в архитектуре.

Мы уже направлялись в обратную сторону, когда в одном месте мой взгляд зацепился за прозрачный стенд с развернутой газетой. Рядом была пара человек, её читавших. Разумеется, я не поняла ни названия издания, ни одного слова в нём, но кое-что всё же заставило меня остановиться. При одной из статей было несколько фотографий, в первой из которых я узнала человека, чьё лицо было на карточках, висевших в «моей квартире».

— Товарищ Изотопов, не переведёте ли вы мне, что пишут в этой газете? — попросила я своего спутника. Признаваться в том, что вроде как имею отношение к одному из изображённых, сочла излишним. — Хоть бы просто заголовки. Хочу знать, что в мире творится.

Мы приблизились к стенду. Профессор прочёл: