— Скажите, горды ли вы теми путями, которые они избрали?

Он смотрел куда-то вдаль, на умиравшие на отдаленных вершинах скал отблески солнца; его лицо было лицом отца, который смотрит на своих сыновей, истекающих кровью на поле боя. Он ответил:

— Более, чем когда-либо мог надеяться.

Почти стемнело. Он резко повернулся, вытащил из кармана пачку сигарет, достал одну, но остановился, вспомнив о ее присутствии, словно на миг забыл о ней, и протянул ей пачку. Дэгни взяла сигарету, он, чиркнув спичкой, дал прикурить ей и прикурил сам, а затем отбросил спичку — остались только два небольших огонька в темноте помещения и многие мили черного пространства вокруг.

Она поднялась, заплатила по счету и сказала:

— Благодарю вас, доктор Экстон, я не буду надоедать вам своими хитростями или мольбами. Я не стану нанимать детективов. Но полагаю, что должна сообщить вам, что ни от чего не откажусь. Я должна найти изобретателя этого двигателя, и я найду его.

— Нет, пока не настанет день, который он выберет, чтобы найти вас. И такой день настанет.

Когда она шла к своей машине, он зажег свет в кафе, и она увидела почтовый ящик у дороги и отметила невероятный факт: на нем совершенно открыто стояло имя — Хью Экстон.

Она вела машину вниз по извилистой дороге, огни кафе давно скрылись из виду, и только тогда она отметила, что ей нравится вкус сигареты, которую он ей дал, — он отличался от вкуса всех сигарет, которые она курила до сих пор. Она поднесла оставшийся небольшой окурок к свету приборной доски в поисках названия. На сигарете не было названия, лишь товарный знак. На тонкой белой бумаге был отпечатан золотистый знак доллара.

Она с любопытством оглядела его: до сих пор ей не приходилось встречать эту марку в магазинах. Затем вспомнила о старике в табачном киоске в терминале Таггарта. И улыбнулась при мысли, что это экспонат для его коллекции. Дэгни затушила сигарету и опустила окурок в свою сумочку.

Когда она приехала в Шайенн, сдала машину в гараж, где брала ее напрокат, и вышла на платформу станции «Таггарт трансконтинентал», поезд номер пятьдесят семь стоял на линии, готовый отправиться к станции Вайет. До отправления ее поезда в Нью-Йорк оставалось полчаса. Она прошла в конец платформы и остановилась, устало прислонившись к фонарю. Она не хотела, чтобы ее узнали работники станции, ей ни с кем не хотелось говорить. Она хотела отдохнуть. Несколько человек, собравшись группами, стояли на полупустой платформе и оживленно разговаривали, чаще обычного ссылаясь на газеты.

Дэгни смотрела на освещенные окна пятьдесят седьмого поезда, желая на мгновение обрести облегчение при виде выдающегося достижения. Пятьдесят седьмой отправлялся по линии Джона Галта — через город, через горные отроги, мимо зеленых сигналов семафоров, у которых когда-то толпились торжествующие люди, мимо домен, где когда-то в летнее небо взметались ракеты. Сейчас листья на деревьях скрючились от холода, а пассажиры, взбираясь в вагоны, кутались в меха и теплые шарфы. Поезда стали для них обыденным явлением. Дэгни думала: «По крайней мере мы сделали хотя бы это».

Ее мысли резко, словно внезапный удар, прервал обрывок случайно услышанного разговора двоих мужчин, стоявших за ее спиной.

— Но нельзя же так быстро принимать законы.

— Это не законы, а указы.

— Значит, они не имеют юридической силы.

— Имеют, потому что месяц назад Законодательное собрание предоставило ему полномочия издавать указы.

— Все равно нельзя сваливать указы на людей таким вот образом, как гром среди ясного неба, как щелчок по носу.

— Когда в стране чрезвычайная ситуация, совещаться некогда.

— Все равно это неправильно. Что же будет делать Реардэн, если здесь говорится…