Его рука впивалась в меня так, словно он прямо сейчас сдерет с меня корсет и … Он задыхался, покрывая мои плечи поцелуями и страстно сжимая мою шею, чтобы накрыть поцелуем губы.
Теперь земля ушла из под ног окончательно, и я очутилась на мягком ковре, чувствуя, что меня сейчас разорвут на части и убьют своей страстью.
- Дитрих, - прошептала я, видя, как он приподнимает голову. Его волосы скользнули по моей трепетно вздымающейся груди. – Прости меня… Я прошу тебя прости…
- За что? – выдохнул он, с наслаждением проводя рукой по корсету. – За то, что я порву на тебе это платье? Нет, это ты меня прости заранее… За то, что я буду творить с твоим телом этой ночью. Но что-то не подсказывает, что тебе это даже понравится…
- Нет, - прошептала я, понимая, что осталась еще одна правда. Самая страшная правда, которую мне ужасно хотелось скрыть навсегда… Может, ее лучше скрыть… Того, что я сказала и так достаточно для счастливого брака… Но ведь счастливый брак нельзя начинать со лжи?
- Вин, ты чего? – на меня смотрели страстным взглядом. Я встала, чувствуя, что сердце трусливо сжимается.
- Ты однажды, когда мы сидели в тюрьме, сказал, что я похожа на одну девушку, - прошептала я, чувствуя, как глаза начинает щипать. Я прислонилась спиной к стене, видя, как Дитрих встает следом. Он был в штанах и в сорочке, которая съехала, обнажая одно плечо.
- Ты это сказал. Я точно помню, - прошептала я, чувствуя, как все внутри напряглось. – Так вот, Дитрих… Меня зовут не Винаретта Браун. Мое имя Вильгельмина Анна Генриетта Лингер, дочь того самого Лингера, который изобрел швейную машину. Некогда одного из самых богатых людей Ностриакора… Прости меня…
Глава тридцать пятая
- Что? – выкрикнул Дитрих, замерев и вгрызаясь взглядом в мое лицо. Без маски, без грязи, без пыли оно выглядело почти так же, как и прежде. И только благодаря полумраку он этого не заметил. Мало ли на свете похожих девушек?
Меня схватили за плечи, пригвоздив к стене.
- Я не похожа… Я и есть она… - прошептала я, чувствуя, как откидываю голову, а по щекам потекли слезы. – Отец помог мне сбежать через ходы для прислуги… А потом был лес, погоня и часовня Бесподобного Елауария, в которой я укрылась. Он сделал мне поддельные документы с королевской печатью и помог с ателье…
Внезапно руки, которые держали, меня ослабли. Я сглотнула, боясь открыть глаза, как вдруг почувствовала поцелуй на шее, потом на плече, потом на груди и тихий шелест перьев под его дрожащими пальцами. Сердце разрывалось, а я боялась открыть глаза.
Я открыла глаза, видя, что Дитрих стоит на коленях, тяжело дыша.
Осторожно шурша платьем я сползла вниз, глядя ему в глаза и улыбаясь.
- И я люблю тебя, Дитрих. Так люблю, что… - выдохнула я, оставляя поцелуй на его полуоткрытых губах и вдыхая свое, сорвавшееся с его губ. – И я готова понести заслуженное наказание за растоптанный букет, за порванные стихи и за разбитое сердце…
- Заслуженное наказание? – послышался задыхающийся голос, а он схватил меня за колени, поднимая вверх так, что я и пискнуть не успела. – Значит, наказание…
Я соскользнула вниз, чувствуя, как задралась, а может быть даже и порвалась юбка. Меня просто пригвоздили к стене поцелуем, словно бабочку. От такого натиска я опешила, как вдруг с меня сорвали платье, отшвырнув его ногой. Его рука вплелась в мои волосы, и я, забыв обо всем, выгнулась и застонала. Пальцы пробежались по моим бедрам, и я прикрыла глаза. Я чувствовала, что мой рассудок уступает место чему-то другому, словно пробудившемуся от сладкого сна. Страстное напряжение росло с каждой секундой. Комната словно раскалилась. Мне казалось, что вокруг нас пляшет пламя, и его жар заставляет задыхаться… Мне казалось, что яркий свет заставил меня зажмуриться и замереть, впиваясь руками в его плечи… Словно выброшенная на берег рыба, я глотала воздух, чувствуя, как нежность сменяется жестокостью, которая снова превращалась в нежность.
- Тебе хорошо, моя богиня? – послышался голос, возле моих губ. – Я вижу, как ты умираешь у меня на руках… Поверь, я только начал…
Утром, когда я открыла глаза, мне показалось, что соседи все-таки вчера вызвали жандармов, а у нас был обыск… Я лежала на вздымающейся груди, краем глаза подмечая, что Дитрих еще спит.