– Да, напасть. Это верно будет. Он тепер будет за нами идти, как хвост. Пока его не убъём. Или он нас. Такие дела, командир.

Похоронили тела стариков в одной могилке, в углу двора. Выпустили на волю буянившую корову, прикрыли двери и окна в избе. В обратный путь двинулись уже в сумерках.

Из собранных фактов предположить можно было следующее. Самарский загадочный Вольт не обошёлся услугами одних лишь эсеров, а сопоставив имеющуюся у него информацию с результатами поисков подключил иные возможности, скорее всего связанные с новой властью, забирающей Россию в свои кровавые объятия. В общем, с народной армией Комуча это уже никак не связано. Это уже похоже на спецотряд тайной разведки красных. ЧеКа, кажется? Фронт рваный, прошли в тылы, добрались до района поиска и исчезновения поисковых групп эсеров. Как вышли на хутор – не понятно, но искали целенаправленно, и удача им улыбнулась. Впрочем, имея те же карты, что и у Туманова, не сложно прочесать обозначенные поселения, хутор на них указан. Он бы сам начал искать именно с хуторов, их не так уж и много. А если упокоенные группы эсеров тоже были на поводке у неизвестного преследователя? Да запросто, даже – скорее всего! Тогда всё можно объяснить совсем просто.

Только как теперь с этим быть? К борьбе с потусторонним Туманова не учили, он и сам не ангел. В необъяснимое верил только потому, что сам был свидетелем возможностей Аюпова, которым никакого объяснения дать не смог.

– Скажи, Юсуп, а можно что-нибудь сделать, что бы этот чёрный человек не смог бы за нами следить? – неожиданно для себя самого спросил Туманов, когда они уже приближались к расположившемуся лагерем отряду.

Аюпов задумался, и не торопился с ответом. Лошади размеренно шли шагом. Обозначилась светлая дымка, предвестница рассвета, и вдруг к ним параллельным курсом, из леса выплыли две фигуры – высокий старик с посохом, в долгополом кафтане и высокой шапке, и старушка в длинном сарафане и душегрейке, глухом платке и котомкой за спиной. Они двигались плавно, вровень с седоками, в полной тишине, не смотрели на них и не оставляли следа по высокой траве. Шайдавлетов тихо зашептал что-то, а Туманов не поверил своим глазам: Осип Иванович с супружницей… И тут старик повернул к ним голову и, пропадая с супругой в дымке, указал посохом на Аюпова. Тот остановился и негромко произнёс:

– Ай рахмат, бабай. – и обернувшись к Туманову вдруг сказал, – я попробую, командир. Тепер попробую.

– Ты видел, Юсуп? – шёпотом спросил Шайдавлетов.

– Канечна, не слепой. Бабай подсказал, как надо пробовать, тепер будем посмотреть, как он нас искать станет. – Аюпов очень довольный пустил свою лошадь лёгкой рысью.

Туманов помотал головой, столько необычного на него ещё не сваливалось. Но страха не было, наоборот, появились бодрость и ясность мышления.

– Что нужно сделать, Юсуп? Ты понял?

– А-е, командир. Сделаю. Нужен кровь, пот, ноготь со всех, и волос тоже. Мячик делаю, ду-а делаю, отправляю в другой сторона и пусть ищет чёрный воин.

К лагерю вышли уже засветло, под бдительный окрик дозорного. Не тратя времени на долгие объяснения, Аюпов занялся сбором всего необходимого материала, чем немало озадачил казаков. Но, видя как первым сделал всё, что было нужно Туманов, казаки безропотно выполняли все требования: дали остричь по пяди волос с каждого, по кусочку ногтей, поскребли шеи и царапнули иглами пальцы – Аюпов остался доволен, утащив в сторону то, что было ему нужно и уединившись в стороне от всех. Через некоторое время он вернулся с малым узелком в руке и положил перед Тумановым:

– Готово, командир. Это надо отправить куда-нибудь сторона от нас. Просто положить любой телега.

Туманов жестом подозвал Нуртдинова.

– Двигайся на юго-запад, через пятнадцать верст будет оренбургский тракт, там в любой проходящий обоз или подводу положишь. К вечеру успей вернуться, Хамза, не задерживайся.

Нуртдинов с опаской взял в руки узелок, взвешивая его в ладони, как бы оценивая степень угрозы или опасности, и наконец спрятав за пазуху, кивнул:

– Есть, командир. Сделаю.

Аюпов проводил его, негромко объясняя что-то и помогая забраться в седло.

Казаки новость о кончине стариков восприняли с суровой сдержанностью, за которой откровенно просматривалось обещание каждого поквитаться при первой же возможности, и не единожды. День прошёл словно одни длинные поминки, никто не шумел, не шутил, старались ходить и делать дела по лагерю тихо.