Маниоро облизнулся, предвкушая удовольствие. Устоять перед соблазном не мог ни один африканец.
— Мед, сладкий мед! — закричал Лойкот.
Головной боли как не бывало. Леон схватил ружье.
— Пошли! Поторапливайтесь!
Медоуказчик, увидев, что люди зашевелились, слетел с дерева и возбужденно зачирикал, приглашая их следовать за собой.
Почти час они бежали за крылатым проводником. Леон ничего не говорил остальным, но его не оставляло чувство, что птаха и есть тот сладкоречивый певчий, о котором говорила Мама Лусима. Тем не менее сомнения перевешивали надежды, и он, не позволяя себе увлекаться, готовился к разочарованию. Маниоро, возможно, желая ободрить птичку, негромко запел, и скакавший рядом с Леоном Лойкот тут же присоединил к его голосу свой.
Крылатый проводник вел их через лес, порхая с дерева на дерево, чирикая и пританцовывая от нетерпения на верхних ветках, дожидаясь и продолжая путь дальше. Незадолго до полудня добрались до высохшего русла реки. Деревья здесь были гуще и выше — их питали подземные воды. Пташка уже ждала людей на верхушке самого высокого дерева. Подойдя ближе, Маниоро остановился, всплеснул руками и, указывая вверх, радостно закричал:
— Вон оно!
Леон поднял голову — в лучах солнца мелькали быстрые золотистые пятнышки, пчелы возвращались домой, в улей. В нескольких ярдах от земли ствол раздваивался на тяжелые толстые ветви, развилку между которыми расщепила узкая глубокая трещина. Вытекавшая из расщелины тонкая струйка сока сгущалась и застывала на коре прозрачными капельками. Вот у этой расщелины и вились пчелы: одни с жужжанием прилетали, другие, выбираясь из улья, с таким же жужжанием улетали. Перед глазами возник почему-то сладострастный образ Верити О"Хирн. Сердце защемила острая грусть. Леон поймал себя на том, что вспомнил о ней впервые за несколько дней.
Остальные готовились к сбору меда. Маниоро срезал с соседнего дерева квадратный кусок коры, скрутил его в трубку и обвязал узкими полосками лыка. Потом вставил в трубку рукоятку, а рукоятку снабдил петлей из того же лыка. Ишмаэль развел небольшой костер и подбрасывал в огонь сухие веточки. Лойкот подобрал низ шуки — в результате чего нижняя часть туловища осталась голой — и, подойдя к дереву, проверил текстуру коры и посмотрел вверх, мысленно готовя себя к нелегкому восхождению.
Костер разгорелся. Ишмаэль подбросил в огонь зеленых веток, подул на них, и в воздух поднялись клубы едкого белого дыма. Подцепив на широкое лезвие панги несколько угольев, Маниоро засыпал их в закрепленную на рукоятке трубку и передал инструмент Лойкоту. Паренек повесил его на плечо, сунул за пояс пангу, поплевал на ладони и ухмыльнулся Леону.
— Смотри, М"бого. Никто не умеет лазать так, как я.
— Я не удивлюсь, если узнаю, что ты брат павиана, — сказал Леон. Лойкот рассмеялся и прыгнул на дерево. Поднимался он с поразительной быстротой, словно присасываясь к стволу то ладонями, то босыми подошвами, и до развилки добрался без передышки. Достигнув цели, проворный пастушок выпрямился во весь рост, снял с плеча трубку из коры и, не обращая внимания на вьющихся у головы пчел, поднес ее к губам и подул, как горнист. Из противоположного конца вылетел клуб дыма, и пчел словно ветром сдуло.
Прежде чем переходить к делу, Лойкот вытащил из рук и ног пчелиные жала. Потом вынул из-за пояса пангу, наклонился и, словно не замечая зияющей под ногами пустоты, вогнал тяжелое лезвие в расщелину под ногами. Белые щепки разлетелись в стороны, зазвенел клинок. Нанеся с десяток ударов, Лойкот остановился и принюхался.
— Пахнет сладко! — прокричал он в ответ на вопрошающие взгляды обращенных кверху лиц и, сунув руку в улей, вытащил большой и толстый кусок пчелиных сот. — Смотрите! Благодаря ловкости и смелости Лойкота вы, друзья мои, наполните сегодня животы свои!
Все рассмеялись.
— Отличная работа, обезьянка! — крикнул Леон. — Молодец!
Лойкот вырезал еще пять пчелиных сот, до краев заполненных темно-коричневым медом и запечатанных воском, и аккуратно завернул их в шуку.
— Не бери все! — предупредил Маниоро. — Оставь половину нашим крылатым друзьям, а не то они умрут.
Лойкот не ответил. Его учили этому с детства, а теперь он был морани, познавший мудрость дикого мира. Бросив на землю дымовую трубку и пангу, парнишка ловко соскользнул по стволу, спрыгнул с нижней ветки и легко выпрямился.