Долгим взглядом я рассматривала морщинки на лице Руперта, пока он безмятежно разрезал мясо и с удовольствием закусывал салатом, хлебом, орешками, всем, что набрал на стойке выдачи.

Я почувствовала в его словах тягость пережитого опыта, но не ощутила навязывания собственного мнения. Это подкупило.

Просто совет.

Просто от человека, повидавшего больше меня.

— Ник, — отец неожиданно прервал мой судорожный поток мыслей, — позовём к нам? Чего это он один сидит?

— НЕТ! — поспешно дёрнулась я.

Руперт второй раз за время нашего разговора замер с не донесённой до рта вилкой.

— Вы поссорились? — не понял он.

— Я… после этого… теракта. После этого теракта я поменяла к нему отношение.

— А что случилось? — нахмурился отец.

— Да так. — Я не стремилась делиться подробностями.

— Он что-то сделал?

— Повёл себя как козёл, — огрызнулась, всё ещё чувствуя лютую ненависть от воспоминания, как Юргес не пожелал делиться с ребёнком пиджаком, стремясь защитить исключительно свою шкуру.

— Бывает, — понимающе кивнул Руперт, хотя к чему конкретно относилось его понимание, я не сообразила.

Ник сидел у окна, организовав негласное соревнование по самому унылому ковырянию в салате. Вид у парня был пришибленный, окружающих он и не пытался разглядывать, нас с Рупертом наверняка не видел.

Я бы и хотела испытать к блондинчику жалость, но не получалось.

Это Ник Юргес.

Он давно себя показал в роли эгоистичной скотины, и менять что-то точно не собирался. Он не проявлял сочувствия к другим, не жалел никого, так почему я должна?

— Я уж было подумал, что вы подружились, — с намёком проговорил отец, заметив мой взгляд.

Можно было бы вяло возмутиться, мол, никакие мы с ним не друзья, уж точно никогда не были! Но я посмотрела на страдальчески израненный салат и тихо выдавила: