Перламутр. О, Господи. Какой же все-таки хлыщ достался в союзники…

— Estoy listo! Я готов!

— Отрадно слышать. А кто подаст команду? И какую? “Торо, торо!” — ухмыльнулся Фрост.

— Пускай Марина уронит платок, — ответил овладевший собою Адольфо. — Так заведено. По крайней мере, — прибавил он, — в Латинской Америке.

— Неужели заведено палить по живому человеку в присутствии женщины? Слушай, пусть она лучше бросит гранату! Кто уцелеет — тот и победит.

— Заткнись.

— И ты прикуси язык.

Фрост покосился на Марину. Молодая женщина безмолвно шевелила губами. Дрожала всем телом. И плакала.

— Уведите сеньориту, будьте любезны, — попросил Фрост солдат, ожидавших поблизости, чем завершится необычная стычка.

— Слушай, Коммачо. Я не питаю к тебе ненависти. Ни малейшей. Ты просто болван, если затеял этот спектакль. Посему: выхватывай револьвер, когда посчитаешь нужным. Я готов.

— Отлично, — процедил Адольфо, дожидаясь, пока Марина скроется внутри дворца.

— Едва ли, — вздохнул Фрост.

Массивная, окованная бронзой дверь затворилась.

И тот же час правая рука Адольфо метнулась к перламутровой рукояти револьвера.

Скверный вестерн, подумал Фрост, резко падая на левое колено и одновременно выхватывая браунинг. Имея дело с хвастливым любителем, стоило рискнуть и применить незамысловатый прием.

Но у Адольфо оказалась неожиданно быстрая реакция. Он успел повести дулом, уже нажимая спусковой крючок. По правому плечу Фроста словно молотом ударили. Пальцы разом ослабли, наемник перехватил браунинг левой рукой, выстрелил два раза подряд.

Первая пуля угодила, разумеется, в булыжник подле ног Адольфо Коммачо — слишком уж неверен был случайно взятый прицел. Но второй, направленный гораздо выше — и тоже почти наобум, — угодил прямиком в солнечное сплетение повстанца.

Адольфо буквально переломился пополам, выстрел смита-и-вессона высек из булыжника искры. В лепешку расплющенная пуля отскочила и, в сущности, не лишившись убойной силы, вдребезги разнесла молодому Коммачо голову.

Повстанец рухнул, окровавленный и обезображенный до полной неузнаваемости.

Фрост медленно поднялся. Левая рука, по-прежнему сжимавшая браунинг, повисла. Правая вообще болталась плетью. Колени мелко и противно подрагивали.