– Правоверный? – заметил Феон, подходя ближе. – Однако не все ваши единоверцы настолько… правильны. Разве ваш недавний султан, да будет с ним мир, не любил квинтэссенцию винограда?

Глаза Хамзы округлились. Он кое-что знает об этом греке, но что тот знает о нем самом? Ибо покойным султаном был Мурад Великий. Превосходный воин, дипломат, правитель, поэт. Хамза был его виночерпием, его наперсником… его любовником. Мурад подобрал привлекательного сына дубильщика из Лаза, выучил его, тренировал, любил. Создал его. Хамза любил его в ответ – даже за слабость, которая его погубила. И теперь Хамзу удерживала от вина далеко не только вера.

– Да, любил. Пусть Аллах, милостивый и милосердный, дарует ему покой, – сказал он.

– А его сын? Ваш новый правитель? Разделяет ли он отцовские… пристрастия?

Хамза взглянул на грека. Ему не понравилось ударение, сделанное на «пристрастиях».

– Мехмед тоже правоверный. Но у него страсть к другому.

– К чему же?

– К завоеваниям, – негромко ответил Хамза.

«Интересно, – подумал Феон. – Тут есть некая слабина. Возможно, позже стоит испытать ее еще раз». Турок отвернулся, подсел чуть ближе к огню, и византиец впервые смог хорошо разглядеть его лицо. Не такая уж темная кожа. Хамза обязан своим «оттенком» скорее солнцу, чем племени. Борода почти русая. И светло-голубые глаза.

– Что ж, – произнес Феон, – возможно, нам следует подробнее поговорить об этом. Но сначала, – опередил он ответ турка, – могу я вам что-нибудь предложить? Финики и сыр? Вода? У торговца водой на этой улице необычайно чистые руки.

– Благодарю вас, воды.

Феон шагнул в сторону спальни за водой, но остановился. В этом турке кое-что обнаружилось. Интересно исследовать его глубже.

– София, – позвал он, – выйди и познакомься с нашим гостем. И принеси воды.

Хамза удивился, хотя ничем этого не выдал. Он не знал, что Феон держит здесь женщину. Странно, что грек собирается выставить перед таким гостем какую-то шлюху. «Но греки вообще странные. И скользкие, как угри, которых я ловил в каналах Лаза», – напомнил он себе. Это было заметно с первых слов.

Затем в комнату вошла София – и у Хамзы перехватило дыхание. Она не была шлюхой. Не была она и женщиной Генуи. Смуглая, но совсем по-другому, а осанка и манеры говорили о благородстве, не меньше. Высокая, изящная. Черты лица намекают на Восток, под свободной одеждой проглядывают очертания тела.

– Это моя жена, София, – произнес Феон, приглашающе махнув ей.

– Мир вам, госпожа, – перешел на греческий Хамза и склонился в поклоне.

– И вам, господин, – ответила она, подойдя ближе.

У стола София наполнила водой два кубка, оставила кувшин и поднесла кубки мужчинам:

– Добро пожаловать в наш дом.