Но вскоре моему спокойствию, наступал печальный финал. Вначале я понял, что потерял на месте преступления пуговицу от брюк. Но и здесь, двоякое мнение закралось у меня в сердце. К уликам она не была предоставлена. Значит ее не обнаружили. Ну и конечно же, что таких улик бывает целая кипа. Доказать что либо, по такому пустяку — очень сложно. Одно дело, если бы это была какая нибудь редкая пуговица. Например от служебного кителя или дизайнерской авторской вещи. Но таких пуговиц, было бы не сосчитать, собери их вместе…

Но к пуговице приложилось, упорство моей ученицы. Я так полагаю, если бы не она, то не факт что вышли бы на то старое дело. Все таки и ее, я достойно воспитал. А значит дело Буряка живет.

Что же касается его… То нужно было действовать. Особенно когда я узнал, что Крамер поехал в институт. До этого, я до последнего оттягивал убийство своего учителя. Дело в том, что фамилии в протоколе были разными. И если бы этот архивариус не заметил совпадения имя и фамилии, то все могло сложится иначе.

Но чему быть, того не миновать — я поехал зачищать следы. Я знал, что Яков Анатольевич живет тихой и почти затворнической жизнью. Прекрасно знал расположение его дома. Я часто у него бывал. Долго размышлять не стал. Зашел со стороны второй улочки, где была неприметная калиточка. И…."

Маковский услышал лязганье двери. Затем звук каталки, шуршащей по бетонному полу. Обеденное время. Он отложил свои записи. Снял очки и протер уставшие глаза. В камере он был один. Это было сугубо его желание. Он не хотел никого видеть и слышать. Он писал свой дневник, словно еще раз переживая все случившееся.

Открылась кормушка. Небрежно на нее поставили металлическую миску. Рядом положили два куска хлеба. Маковский медленно подошел и забрал свою пайку. Он дошел до стола. Взял деревянную ложку и принялся есть. Жидкое месиво с ароматом мяса. Первое и второе, в одной тарелке. Но по вкусу, было не плохо. Горячая пища, сглаживала желудок. Было сытно и не тяжело.

Съев почти половину, Валентин Эдуардович обратил внимание, что кормушка в двери не закрывается. Обычно, когда заключенный забирает пайку, она запирается. И дальше развозят еду, по соседним камерам. Но видимо сильно погрузившись в свои записи, он не обратил внимания.

Маковский всматривался в крошечное окошко. Ему казалось, что конвоир наблюдает за ним. Кто то бездвижно, находится за дверью и смотрит, как в маленький телевизор…

Неожиданно он почувствовал, как резко запершило в горле. Мгновенная боль в области сердца и желудка. Она будто растеклась по всей брюшине. Остатки баланды, потекли изо рта. Маковский попытался встать. Схватился за стол. Зацепил полупустую тарелку, и она со звоном упала на пол. Он задыхался. Кричать не мог. Лишь шипение с крошками еды, выливалось из синеющего рта.

Он смог сделать два шага, в сторону двери. В маленькой кормушке, он увидел лицо. Человек снял камуфляжную маску и прильнул к маленькому оконцу.

Маковский упал. Последнее, что он увидел перед мучительной смертью, лицо снявшее с себя камуфляжную маску. Он узнал его…Суровые морщины не дрогнули, на свирепом лице.

Выждав пару минут и молча смотря на мертвое тело, Крамер закрыл кормушку.