У конечной станции уже ожидают меня лошади. Еще издали видны белые силуэты лошадей и удобной, красивой венской коляски. Я уже знаю эту белую пару. Это кобылы Ундина и Аврора 2-я или же Секунда и Лора, которые одно время были взяты из завода и ходили в Шпитках в езде. Удивительно нарядные пары, в особенности первая, состоявшая из пятивершковых внучек Бережливого. Пассажиры трамвая тоже заметили красивых лошадей, щегольской экипаж и оценили выезд. «Это от Терещенко…» – начинают шептаться пассажиры и переглядываются. В Киеве популярность Терещенко была исключительная. Старый кучер приветливо со мной раскланивается и трогает лошадей. Я невольно поддаюсь обаянию быстрой езды и чудного воздуха…

Несколько верст промелькнули незаметно. Невдалеке от дороги, влево от нее, вырисовалась шпитковская усадьба. Кучер свернул с шоссе, и мы поехали по широкой аллее, которая тянулась полторы версты, до самой усадьбы, и содержалась в превосходном состоянии. Вся усадьба была обнесена забором. Высокие железные ворота медленно отворились, приняли нас и так же медленно затворились. Первый двор был весь отведен под дом. Дом стоял на открытом месте. Это была красивая постройка со многими балконами, террасами и нишами во вкусе и типе богатых городских домов. Это не был тип деревенского дворца, созданного для какого-либо магната екатерининских или александровских времен; это не был также тип барского дома помещика-хлебосола и владельца большого состояния. Это был типичный городской особняк, созданный каким-нибудь губернским архитектором. Перед домом расстилался газон, а за домом сейчас же начинался парк, который незаметно переходил в лес. Там семья Терещенко особенно любила кататься в экипаже и верхом. Все это пространство равнялось двумстам, а может и более, десятинам земли.

Если Терещенко бывал дома, меня подвозили к главному подъезду и я сейчас же попадал в объятия многочисленной прислуги, потом выходил хозяин. Если Терещенко не было дома, кучер подвозил меня к флигелю, который утопал в зелени и был соединен с главным домом стеклянной галереей. Тут меня встречали Ситников и чрезвычайно расторопный человек с окладистой рыжей бородой, одетый по-московски, то есть во все белое, подпоясанный цветным тонким кушачком. В течение всего пребывания в Шпитках он находился при мне, подавал обед и прислуживал. На нем же лежала обязанность присматривать за гостем, ибо много всяческого народу ездило на завод Терещенко.

Второй двор этой богатой усадьбы был отделен от главного небольшим заборчиком и двумя рядами стриженой акации. Тут был домик Ситникова, почти рядом стоял домик наездника и несколько поодаль манеж. Напротив этих построек располагались главные конюшни. Двор замыкался грандиозным каретным сараем со множеством всевозможных экипажей, шарабанов, кабриолетов и пр. Тут же находилась разъездная конюшня владельца. Она была укомплектована очень богато: там были лошади выводные из Англии, англо-норманны и орловские рысаки собственного завода, а также многочисленные верховые лошади, среди которых, как бриллианты в драгоценной оправе, блистали арабы из Славути.

Третий двор был предназначен для амбаров и всякого рода служб и отделен в самостоятельный квадрат рвом, обсаженным деревьями и акацией. Я туда не проникал, но видел его, так как он соприкасался со вторым двором. Сюда все доставлялось и стекалось в готовом виде из обширного шпитковского имения. Телефон связывал эту резиденцию с Киевом, со всеми хуторами и с главной конторой имения, и Терещенко в любое время мог знать то, что его интересовало по хозяйству.

В Шпитках царил образцовый порядок, а все постройки содержались в превосходном виде. Все это красилось в определенное время, белилось ежегодно, ремонтировалось незамедлительно, то есть по мере надобности, а потому совсем не удивительно, что это так хорошо и свежо выглядело и так привлекало глаз посетителя. Все делалось не на живую нитку, а прочно и фундаментально.

Конюшни были построены из массивного леса и окрашены масляной краской. Каждая конюшня была хороша, коридоры широкие, только света было маловато, на что я в свое время указал Александру Николовичу. Манеж при заводе был старый и не особенно удобный. Позднее по настоянию Ситникова, ясно понимавшего значение правильной и своевременной работы для рысака, в Шпитках был устроен превосходный шоссированный ипподром, который давал возможность работать рысаков почти круглый год. Ипподром был разбит сейчас же за главной конюшней, так как запряжной сарай этой конюшни имел ворота, обращенные прямо на ипподром. Это было чрезвычайно удобно. В Шпитках стояли производители и вся молодежь. Заводские матки находились постоянно на хуторе в Жуках, в семи верстах от Шпитков. Там имелись превосходные сеяные выпасы и в 1903 году для маток была специально выстроена маточная конюшня. Она была очень удобна и хороша, и свету в ней было более чем достаточно. Полы в этой конюшне были глинобитные, денники очень большие, но дворы отделов, на мой взгляд, узковаты. В общем, в заводе все было устроено хорошо, но далеко не роскошно. Главным плюсом завода был превосходный ипподром. Устройство его стоило очень дорого, и это могли себе позволить не все коннозаводчики. Я считаю, что этот ипподром сыграл положительную роль в деле раннего появления на южных ипподромах рысаков завода Терещенко.

Свой завод А.Н. Терещенко основал в 1877 году. Когда я его спросил, какую цель он при этом преследовал, он мне прямо сказал: «Имел в виду получать хороших упряжных лошадей для пополнения разъездной конюшни, да и для нужд моих многочисленных имений». На следующий вопрос, как и где был куплен заводской материал, последовал ответ: «Часть лошадей была прислана Семёном Артёмовичем, часть поступила от Фёдора Артёмовича, а некоторые лошади были свои, ходившие у нас в городской езде». Призовым делом А.Н. Терещенко никогда не интересовался, и если некоторые лошади его первого завода все же попали на ипподром, то это произошло совершенно случайно.

Завод А.Н. Терещенко находился в Волынской губернии, в местечке Андрушёвка. О заводском составе вкратце можно сказать следующее: среди производителей Размах (Крутой – Мечта) пришел от Фёдора Артёмовича; очень интересный по породе Соболёк (Гранит – Досадница), родной брат прославившегося во Франции Ворожея, был завода С.А. Терещенко; Павлин (Барс 2-й – Непобедимая) куплен у Богданова; Поспешный (Друг – Полканша) пришел от И.Н. Терещенко. Позднее стали брать в производители жеребцов собственного завода или же покупать довольно заурядных представителей рысистой породы. Маточный состав при основании завода был невелик: штат был определен в десять кобыл. Фёдор Артёмович уступил из своей колеминской группы Долину (Очарователь 2-й – Долина), Летунью (Летун – Слава) и Уборную (Неприступный – Дуброва 2-я), а также кобылу своего завода Награду (Крутой – Людмилла) и из состава завода Кузнецова колесовскую Весёлую, дочь Полкана. Наиболее интересной кобылой была Заветная (Друг – Табуретка). За двадцать пять лет завод разросся до весьма значительных размеров и вполне обслуживал нужды конюшни Терещенко и его обширных имений, молодые кобылы продавались лишь в виде исключения. По кровям заводской состав был весьма интересен, содержался завод просто, но хорошо и создал много превосходных лошадей. Мне приходилось слышать от старых южных охотников, что по себе лошади завода А.Н. Терещенко были очень хороши, в особенности дети Соболька. Некоторые из лошадей этого завода недурно бежали. Лучшим и наиболее успешным производителем стал Поспешный, давший семь призовых рысаков, среди которых Нельма и Загвоздка были без минуты, а Нырок показал хороший рекорд 2.21¼. Размах дал девять призовых рысаков, лучшими среди них были Залётная 5.07 и Кудесник 2.32. Хороши также были дети Забияки (Соболёк – Уборная), которые побеждали и кое-что выиграли. Таков был первый этап жизни завода и коннозаводской деятельности А.Н. Терещенко.

Уместно будет спросить, сыграли ли лошади этого первого терещенковского завода какую-либо роль в деле совершенствования породы и принесла ли какую-либо пользу деятельность самого Терещенко. На оба вопроса надо ответить утвердительно, ибо известная часть лошадей, родившихся в этом заводе, поступила в другие заводы, где подчас дала превосходных лошадей. Для примера достаточно привести потомство двух дочерей Соболька – Зимы и Лоры. Зима (Соболёк – Хозяйка, дочь Павлина), серая кобыла завода А.Н. Терещенко, дала Шестакову Зиму 2-ю 4.54, мать Зимака 2.22,5, который дал классного Зимаря. Зима дала также у Грушецкого Прелест ную 2.24 и Лигу-Бланш 1.46, а Куксину – Весну, от которой родилась Ветрогонка, давшая у меня в заводе Валета 2.16, Вадима 2.21¹/₂, Вяжлю 2.29 и других. Лора (Соболёк – Ладная), р. 1895 г., – мать Лихого 2.23, Легенды 2.27¼, Лилии и других. Дети Соболька были очень хороши по себе. Судя по заводской деятельности его дочерей Зимы и Лоры, от Соболька можно было, вероятно, отвести выдающихся призовых лошадей. К сожалению, в то время Терещенко не занимался призовым делом. В дополнительных сведениях по заводу Терещенко указано, что многие дети Соболька были проданы за границу. Там прославился и родной брат Соболька Ворожей, ставший дедом рекордиста Европы Жокея.

В 1898 году завод А.Н. Терещенко был переведен из Волынской губернии в Киевскую. В 1900 году он пополнился весьма интересным по составу заводом И.Н. Терещенко, а в 1903-м для завода был приобретен у наследников Ф.А. Терещенко весь остаток маток – двенадцать голов. Таким образом, в Шпитках сформировался весьма интересный завод. К этому же времени относится и назначение Н.Н. Ситникова на должность управляющего заводом – шаг чрезвычайно удачный. Ситников начал свою деятельность с того, что произвел сортировку завода и многих кобыл отправил обратно по хуторам и имениям. Основой нового завода стали кобылы Фёдора Артёмовича и всё то лучшее, что было в заводах А.Н. и И.Н. Терещенко. Ситников удачно справился со своей задачей, так как вскоре побежали лошади не только от кобыл Ф.А. Терещенко, но и от кобыл А.Н. и И.Н. Терещенко. С 1900 года до окончательной ликвидации завода там производили призовых лошадей. Перемена направления имеет свои причины. Именно в это время начался расцвет дел в Киевском беговом обществе, где главным деятелем был Н.К. фон Мекк, а его заместителем В.Ф. Меринг. Оба были не только хороши с Терещенко, но и часто встречались с ним в кругах киевской знати. Им легко было влиять на Терещенко, и Мекк, а затем Меринг просили его завести призовую конюшню и поддержать Киевский ипподром. На это Терещенко не дал своего согласия и заявил, что призовой охотой заниматься не будет. Однако фон Мекк и Меринг вновь и вновь возвращались к тому же вопросу. Наконец Терещенко согласился отдать в аренду лучших молодых лошадей, но с тем, чтобы они бежали не от его имени. Остальное докончил очень удачно Ситников. Он убедил Александра Николовича, что раз предстоит передача молодежи на призовые конюшни, то ее надлежит подготовить. Пригласили наездника, и дело пошло. Ситников хорошо подготовил молодежь и, когда она начала выигрывать, стал подогревать честолюбие Терещенко. Убедившись, что Ситников превосходно ведет завод, что терещенковские лошади опять бегут на южных ипподромах, что явились покупатели, Терещенко всецело положился на своего управляющего. Надобности в отдаче лошадей на призовые конюшни уже не было, ибо завод завоевал себе такую репутацию, что всю молодежь киевские и другие охотники расхватывали в один момент. Завод стал приносить и некоторый доход, а это в глазах практичного Терещенко было едва ли не главным. Первой лошадью, которую подготовил Ситников, стал Магомет. Он пришел от наследников Ф.А. Терещенко без рекорда и был зачислен в производители. Хотя ему тогда исполнилось уже десять лет, Ситников решил его испытать, подготовил и сдал в аренду Хлебникову. Магомет успешно бежал два сезона. Таким образом, завод Терещенко принял призовое направление и получил широкую известность не только на юге, но и в Центральной России.

Во время моих посещений этого завода производителями в нем состояли старик Мимолётный, вороной Магомет и малютинский Кобзарь. О Мимолётном я уже достаточно говорил, а о последних двух скажу сейчас.

Магомет 2.28; 5.16¹/5 (Бережливый – Тень), вороной жеребец, р. 1890 г., завода Ф.А. Терещенко. Рост его равнялся двум аршинам четырем и пяти восьмым вершка. У жеребца была приятная, сухая голова, с небольшим ухом и очень добрым, хотя и несколько вялым глазом. Шея у Магомета была несколько тяжела. Жеребец отличался чрезвычайной сухостью и стоял на правильных ногах, которым можно было пожелать несколько лучшей кости. На езде был чрезвычайно хорош, имел воздушный ход и много огня и энергии. И этот свой ход весьма стойко передавал детям. Сначала Ситников им пользовался очень умеренно, давая четыре-пять кобыл в год, но потом Магомет стал получать большинство маток завода. К сожалению, недолго, так как завод вскоре был уничтожен. Полагаю, если бы Магомет поступил в завод вовремя и эксплуатировался более широко, то имел бы все шансы стать замечательным орловским производителем. Он дал семнадцать призовых лошадей, из них семь безминутных. Лучшими были Замёт 2.20, Заира 1.36,3, Арабка 2.24¼ и Птенец 2.25.

Кобзарь 4.50¾ (Луг – Красотка), гнедой жеребец, р. 1891 г., завода Н.П. Малютина. Состоял производителем у Н.П. Малютина, князя Л.Д. Вяземского и А.Н. Терещенко. Когда Терещенко решил заняться тренировкой своих рысаков, то он согласился с мнением Ситникова, что необходимо купить первоклассного жеребца. Ситникову было приказано подыскать жеребца. Через неделю Александр Николович призвал Ситникова и сказал: «Возьми пять тысяч на задаток и поезжай к Малютину. Там будет аукцион. Постарайся купить Кобзаря». В то время малютинские лошади гремели на всю Россию. Совет купить Кобзаря дал Александру Николовичу Константин Семёнович Терещенко. Но К.С. Терещенко был совершенно бездарным коннозаводчиком, и совет его оказался очень неудачным.

Ситников купил Кобзаря. Ему жеребец понравился, да и вся малютинская обстановка произвела на него большое впечатление, а лошади вызвали подлинный восторг. Когда привели Кобзаря в Шпитки, Терещенко его осмотрел и остался очень доволен. Но будущее готовило заводу пренеприятный сюрприз.

По себе Кобзарь был замечательной лошадью. По типу настоящий малютинский жеребец, высокой породы, классный – словом, настоящая заводская лошадь. Роста он был небольшого, вершков четырех, исключительно пропорционален и гармоничен; масти гнедой, ясной, безо всяких оттенков. Голова у Кобзаря была очень выразительна: с широким лбом, превосходным глазом, точным ганашом, небольшим, строго поставленным ухом. Верх у жеребца был идеальный, ширины очень много, глубины еще больше. Ноги у него были образцовые и очень костистые.

Кобзарь дал у Малютина жеребят. Резвейший из них показал 2.23,7. У Вяземского от знаменитых лотарёвских кобыл Кобзарь ничего не дал. Таким образом, у Кобзаря как производителя репутация была подмоченная. В Шпитках Кобзарь дал посредственных во всех отношениях лошадей и надолго задержал развитие этого интересного завода. Лучшим его сыном был Напев 2.23. Печальнее всего, что и по себе дети Кобзаря и терещенковских кобыл были нехороши. Он не передал приплоду свой тип.

На этом я мог бы закончить говорить о Кобзаре, однако считаю не лишним упомянуть, что одно время, хотя и на ушко, кое-где говорили, что знаменитый Горыныч, родной брат Громадного и дядя Крепыша, был якобы не сыном Летучего, а сыном Кобзаря! Такой слушок упорно держался в Москве – впрочем, в тех кругах, где любили позлословить. Когда я об этом дружески спросил Якова Никоновича, управляющего заводом Малютина, тот в сердцах плюнул и обругался. Мы стали обсуждать этот милый слушок. «Придумано не худо, – сказал, подумав, Никоныч. – Горыныч вышел гнедой в Удалых, приметы Кобзаря и Горыныча очень схожи, и типом он больше в Удалых». Далее Никоныч объяснял, что Горыныч и Кобзарь – внуки Удалого, первый по Громаде, второй по Лугу. После разговора с Никонычем у меня всякое сомнение исчезло. Теперь я вспомнил об этой легенде и хочу рассмотреть ее в свете нового учения – менделизма.

Обращаясь к анализу наследования масти у Летучего и Громады, видим: Летучий был серый, не гомозиготный, а гетерозиготный; его сыновья Пан, Зайсан, Зырянин и другие были не серые. От Громады не было серого приплода. Теперь обратимся к масти ее родителей. Удалой не серый, а гнедой. Таким образом, факт гетерозиготности Громады устанавливается непререкаемо. От двух серых гетерозиготных родителей – двадцать пять процентов приплода не серых или на одного не серого в приплоде три серых. Итак, анализом масти нельзя подкрепить легенду о происхождении Горыныча от Кобзаря.

Заводских маток в заводе А.Н. Терещенко было двадцать две, из них тринадцать – завода Ф.А. Терещенко, одна – завода И.Н. Терещенко, а остальные – завода А.Н. Терещенко. Из числа этих заводских маток многих я уже описал. Другие менее интересны, и описывать их едва ли есть основание. Буду говорить о выдающихся кобылах. Таких в заводе Терещенко, помимо тех, что поступили ко мне, я насчитывал четыре. Во главе их стояла знаменитая Тень.