Клим сумел пробиться к английским пристаням только к вечеру. Перед закрытыми воротами стояла громадная толпа, но она уже не бесилась, а в оцепенении смотрела сквозь ряды колючей проволоки на удалявшийся военный корабль.
Туман с гор мешался с дымом пожарищ. Кто-то решил идти на Геленджик, кто-то — вернуться в город. Клим краем уха слышал, как офицер-марковец предлагал силой захватить очередной пароход:
— Теперь каждый сам за себя…
— Не будет очередного парохода, — отозвался знакомый голос.
Клим вздрогнул: в двух шагах от него стоял Матвей Львович — в шинели с оторванными пуговицами, без фуражки.
— Где Нина? — бросился к нему Клим.
На лице Матвея Львовича играла смутная улыбка:
— А, господин аргентинец пожаловал… Нет больше Нины Васильевны: ни для тебя, ни для меня.
4
Саблин велел Нине, чтобы она таскала раненых. Пытался ее удержать, когда по окончании погрузки она кинулась назад на верхнюю палубу:
— Мне нужно в город! Там Клим!
Саблина позвал капитан, который все-таки выяснил, что на судно незаконно пробился русский лазарет.
— Фея, не спускайте с Нины Васильевны глаз, — велел доктор чернявой сестре милосердия. — Она себя не помнит: чего доброго за борт кинется.
Все это время Фея ревниво поглядывала на Нину.
— Если хотите остаться, оставайтесь, — сказала она, как только Саблин ушел.
Нина протолкалась к сходням:
— Я не могу ехать… — попыталась она объяснить английским матросам.
Они помогли ей перебраться на заваленный брошенными вещами причал. Из трубы повалил густой дым, якорная цепь с грохотом потянулась наверх.
«Ганновер» ушел в море.
Нина долго стояла у перил, глядя на огненные отблески в волнах залива. Мимо прошел последний транспорт, тянувший за собой переполненную баржу.