— Кто? — удивленно спросил Гесс.
— Не задавайте мне дурацкие вопросы! — заорал Гитлер. — Вы, Раттенхубер, знаете, о ком я! Он только что должен был выйти из Мраморного зала. Другого выхода здесь нет.
— Из зала никто не выходил, мой фюрер, — заикаясь, ибо он всегда начинал слегка заикаться, когда слышал крик фюрера, проговорил начальник личной охраны.
— Но этого не может быть! Вы для чего стоите здесь, штурмбаннфюрер?! Зачем мне нужна такая личная охрана?!
— Но здесь действительно никого не было, мой фюрер. Господин Гесс может это подтвердить. Как и охрана у входа.
Фюрер почти вплотную приблизился к Раттенхуберу, взглянул ему в глаза, затем перевел взгляд на широкую, устланную коричневым, с черными орнаментальными свастиками, ковром, и, не веря ни Раттенхуберу с Гессом, ни тем более самому себе, молча, обессиленно опустив плечи, побрел к Мраморному залу.
4
Январь 1939 года. Антарктика.
Борт германского авианосца «Швабенланд».
Фрегаттен-капитан фон Готт и сам поднялся на мостик лишь незадолго до появления там командира корабля. Его ночная вахта неожиданно была прервана докладом дежурного радиста: «Вам шифрограмма из штаба Гиммлера! Лично. И совершенно секретно».
«Мне или командиру корабля?» — уточнил по внутренней связи барон.
«Лично вам! — последовал четкий ответ. — Под грифом, обозначающим "без права оглашения"».
«То есть?..» — впервые сталкивался с подобным грифом Полярный Барон, у которого не было опыта службы в военном флоте «времен фюрера».
В последние годы он вообще был далек от военно-морских реалий. Сначала были разведывательная школа абвера и «деликатная миссия» в Аргентине и Чили, где в это время между Германией и США разгоралась «подковерная» борьба за влияние на местные режимы; затем последовала учеба, с одновременной работой в должности специалиста по латиноамериканским странам, в секретной диверсионной Школе «морских дьяволов» в Италии; и, наконец, постижение наук на секретных международных «Фридентальских курсах» руководителей диверсионных групп и повстанческих движений, с некоторых пор опекаемых самим Отто Скорцени.
Так что все это: и возведение в высокий морской чин, и назначение, на «Швабенланд», — произошло как-то слишком уж неожиданно, как происходит только по воле Господа… или фюрера. Что почти одно и то же. И то, что он направлялся сейчас в сторону Антарктиды, а не в сторону Канадского или Русского Заполярья, в его восприятии тоже было чистой случайностью. Но это — в его личном восприятии. На самом же деле Полярный Барон прекрасно понимал, что его готовят к какой-то особой длительной миссии. И вряд ли она ограничивалась обязанностями помощника командира и начальника службы безопасности авианосца «Швабенланд».
«То есть вы не имеете права сообщать о содержании шифрограммы никому, — просвещал его тем временем дежурный радист, — включая командира корабля».
«Вот как?! — почти ритуально поскреб ногтями свой заросший подбородок Теодор фон Готт. — Значит, вы считаете, что мир все еще у наших ног?»
О том что «Мир все еще у наших ног» — тоже почти ритуальная поговорка фрегаттен-капитана, радист не знал. Да ему и не положено было знать это. Зато он знал о кое-чем ином, в данной ситуации более важном, а посему напомнил:
«Шифр, господин фрегаттен-капитан, — в вашей каюте, в персональном сейфе».
Вернувшись к себе в каюту, фон Готт вскрыл сейф и, воспользовавшись шифром, прочел радиограмму, текст которой хоть как-то проливал свет на истинную цель его очередных полярных блужданий: «Задание определит Консул. Подготовьте Кассандру. Ветер из Анд. В запасе трое суток».