В гимназии

Анхен со счастливой улыбкой неслась по набережной, что не подобает благовоспитанной барышне – мимо мостов, мимо круглых тумб со старыми афишами, мимо стройных рядов домов с колоннами и без оных, притёршихся друг к другу. Сердце в груди бешено колотилось: Анна Ростоцкая – полицейский художник!

– Радостная весть, Мари! – вместо приветствия заявила она сестре, зайдя по пути в женскую гимназию, ту самую, где они когда-то учились.

– Отдышись. Ты что же это, бежала? Анхен, это не подобает благовоспитанной барышне, – всё-таки укорила её учительница чистописания.

Мари уже закончила урок и наводила порядок в классе.

– Не суть. Взяли они меня! Взяли! Приняли на должность, – воскликнула Анхен, помогая собирать аспидные доски с губками со столов учениц.

– На какую ещё должность? Толком говори, – потребовала Мари, вытирая с доски.

– Буду работать я в сыскной полиции! – глаза её сияли торжеством.

– Взяли?! Не может быть! – сестра даже обернулась, перестав вытирать доску.

В коридоре послышался топот, затем стук, гул, крики. Кто это шумит? Занятия закончились, и воспитанницы покинули учебный корпус.

– Я тебя, паскуда, живьём закопаю, сгною, изничтожу! Ты у меня вылетишь отсюда с волчьим билетом!

Господин Колбинский, теперь уже директор гимназии, басил на весь этаж, не стесняясь в выражениях.