— Я тебя не прощу.

— Ты это серьёзно? — рассмеялась Синтия.

Скрестив руки на груди, я ждал, пока приступ показного веселья иссякнет.

— И чем грозит мне твоё непрощение? — прекратив веселиться, решила (видимо на всякий случай) уточнить она.

— Я уйду из твоей жизни. А возможно и из всей этой жизни где меня, по большому счёту, ничего не держит.

— У тебя не получится. Если я не захочу. А вот я могу отнять то, что сама же тебе подарила. Хотя ты за мой дар, похоже, ни испытываешь ни капли благодарности…

— А ты её ждала?! Ты вообще о чём думала?! Что я приду в восторг от того, чтобы ты уничтожила всю нашу семью?! На твоих руках кровь нашей матери, отца, кузин и кузенов — мне ещё предстоит переварить этот факт и, откровенно говоря, сомневаюсь, что смогу принять это…

— Но ведь уже принял?!

— Да просто пока во весь этот коктейль горячечного бреда плохо верится. Люциферы, клоны, ведьмы — голова идёт кругом. С ума сойти можно… хотя может быть, на самом деле, с ума сойти и лучше, чем во всё это поверить? Только ты, с твоей маниакальной самовлюблённостью, могла заварить подобный винегрет. Скажи, как ты живешь с этим?

— Ты вообще меня слушал?! У меня нет выбора. Я получила своё бессмертие и теперь хочу, не хочу — буду жить! С тем, что сделала. С тем, что делаю. В вечном одиночестве.

— И ты надеялась, что я тебя пожалею и поддержу? Что посвящу свою жизнь одной тебе, ненаглядной? Стану, словно джин из восточных сказок, без устали выполнять все твои желания?

— Я просто не могла больше существовать одна в этом аду!

— И потому решила втянуть в него ещё и меня? И ждешь, что я поблагодарю тебя за это? Серьёзно?!

Она отвернулась и сжалась, сразу сделавшись маленькой и хрупкой. И можно было не заглядывать ей в глаза, чтобы понять, что они сейчас полны слёз.

Чёрт! Ненавижу женский слёзы!

— Хватит, Синти. Слезами тут уж ничего не исправить, — попытался я не поддаться собственной слабости. — Да и чего плакать? Ты же получила, что хотела: я здесь, с тобой.

Она сдавленно всхлипнула. И я сдался. Подошёл, обнял, прижал к себе, согревая её замерзшее тело, как умея.

— Ты ещё любишь меня? Скажи, я ещё что-то значу для тебя? — зашептала она, ластясь ко мне, словно кошка.

— Значишь. И всегда будешь значить. Но, Синтия, насчёт Катрин моё условие остаётся в силе. Если с ней что-нибудь случится — сердечный приступ, осложнение после гриппа, упадёт ли она с лестницы или разобьётся на самолёте — ты потеряешь меня наверняка. И ни силой, ни лаской уже не вернёшь. Как бы не сложилась жизнь дальше, я хочу, чтобы она жила.

Синтия сначала застыла в моих руках, а потом рывком высвободилась.