Они оба смущенно замерли в коридоре, я шепнул:

- Обними его.

Ксюха шагнула ближе и уткнулась лбом в его грудь, он поставил сумку и погладил её по плечам:

- Я скучал.

- Я тоже.

Мишка почувствовал себя обделённым вниманием и поднялся на задние лапы, положив передние на наши сцепленные руки, и мокро лизнул меня в лицо.

- Фу, блин, Миша! - Я скривился и стал вытирать лицо, Ксюха рассмеялась, прикрывая лицо руками, сказала:

- Разувайся, проходи на кухню.

Она зажгла свечи, мы пили чай, заедая целой горой притащенной мной еды, хотя я больше налегал на горячие оладьи. Болтали о всяком, смеялись, иногда замолкали и долго смотрели друг на друга.

Я не вмешивался – всё что было нужно, я уже сделал. Теперь оставалось только валяться на полу, почёсывая Потапыча и смотреть на дело рук своих.

В разговоре в темноте есть своя неповторимая прелесть… В темноте стираются грани и условности, становится легче и проще говорить о тонком и неосязаемом. Мерцает отблеск свечи в расширенных зрачках, в спутанных волосах пробегают искры, в причудливой игре света и тени знакомое до каждой чёрточки лицо кажется непривычным и по-новому привлекательным.

- Ты очень красивая, - вдруг невпопад сказал. Она смутилась, опустила глаза, прячась в тень от чёлки. - Правда. Очень. А я никогда тебе этого не говорил.

- Слава…

- Иди сюда, - тот я похлопал по диванчику рядом с собой, она прикусила губу, покраснела.

Я приподнялся с пола, тихо сказал:

- Ну сделай человеку приятное, он год тебя не видел.

Из-за спины донёсся гораздо более грубый голос:

- Сиди, не дёргайся, сейчас начнёт опять клеиться.

Я обернулся, обречённо посмотрел сверху вниз на наглого Беса, простонал:

- Ну вот какого ты явился, а? Изыди, нечистый!