В один из последних дней лета мы достигли наконец отправной точки нашего пути в Европу. Отсюда начинался наш путь в Датское королевство. Но до того как попасть в этот единственный полноценный русский морской порт, нам пришлось изрядно потрудиться, чтобы сохранить инкогнито. Никакого ангарского посольства не было и в помине, а лишь небольшая группа приказчиков и холопов архангельского купца Тимофея Кузьмина. Оставив покуда отца Тимоши в Москве — поправлять его дела, платить скопившиеся долги, в общем, восстанавливать доброе имя, мы ушли телегами на Ростов. Оттуда речным ходом, включая Волгу и небольшой волок, попали в реку Кострому. Шли мы специально малоиспользуемым путём, стараясь пореже попадаться на глаза иным торговцам или таможням в городах. Из Костромы на дощаниках мы попали на небольшую речку Лежу, которая впадала в Сухону недалеко от Вологды, а там уже прямой путь до Архангельска. Весь наш груз можно было уместить на одном дощанике, поэтому особого внимания наш отряд не привлекал. Правда, я опасался, что в Архангельске от досмотра наших судёнышек мы не отвертимся, но и тут всё прошло удачно.

Отправленный договориться насчёт подвод от складов до двора купца Ложкина, Данила вскоре привёл к берегу Двины Матвея — приказчика самого Савватия Петровича. Тот тут же организовал четыре телеги, моментально узнав в Кузьмине будущего зятя купца. И вскоре наша честная компания покатила от складов, разбросанных по берегу Двины, в архангельский посад. Так мы оказались перед высокими резными воротами, за которыми был виден терем, украшенный фигурками и цветными вставками. Ложкин мне понравился сразу — купец встретил нас очень радушно, будто самых дорогих и желанных гостей. И хотя сам Тимофей мне рассказывал про бедственное финансовое положение будущего родственника, мне показалось, что всё же Савватий Петрович был искренен. Нас Тимофей представил купцу как своих компаньонов из Сибири, чем немало удивил Ложкина.

— Так вона ты где был в прошлом годе! — воскликнул тогда Савватий. — Эка тебя закинуло! Нешто нашёл лучшую торговлишку?

— Нашёл, тестюшка, — елейным голосом протянул Тимофей. — Да и тебе тоже нашёл оную, заодно будем торговлишку вести. Ежели ты супротив не будешь.

— Коли выгода есть, зачем же родному человеку отказы чинить? — отвечал купец.

У меня от их сладко-медовых речей вскоре заныли зубы, а будущие родственнички всё продолжали умасливать друг друга, уж и до свадьбы добрались.

Может, так и надо, ну там традиции и всё такое. Хотя было видно, как Тимоша круто берёт Савватия в оборот своими ласковыми речами. А тот на что-то надеется. Ага, точно, про приданое разговор всё же завёл.

— Доченька-то у меня единственно, что и осталось. А дела мои в совершеннейшем запустении и разорении. Да те двести рублёв серебром, что Орешкин у меня стребовать хочет, так хомутом и висят, — сокрушался Ложкин.

Я решил всё-таки влезть в их междусобойчик, дабы прояснить для себя ситуацию наших дальнейших действий:

— Савватий Петрович, а датские корабли в гавани стоят?

Купец с полминуты смотрел на меня, силясь вспомнить моё имя и ответить на вопрос, заданный мною посреди важного для него разговора. Наконец он проговорил, что надо пригласить его приказчика, Матвея, вот он точно знает.