– Закрой глаза.

– Зачем?

– Посмотри, может, его там нет.

Было видно, что она боится попробовать.

– Давай же, – произнес я без нажима.

Лори тяжело вздохнула и закрыла глаза.

– Я все еще вижу его.

– Но он сейчас не такой четкий, верно?

– Может быть.

– А скоро вообще исчезнет.

Я надеялся, что мое лицо не выдает обмана. Потому что вряд ли он когда-либо покинет ее. Некоторые образы впечатываются в мозг навсегда.

Я похвалил девушку за храбрость, заявив, что она очень помогла следствию.

Лори ушла, а я остался заканчивать рисунок. Добавил теней, кое-какие места затер кусочком картона и пальцами, чтобы придать лицу больше объема, сделать более живым, затем откинулся на спинку стула и оценил рисунок.

Конечно, это не искусство с большой буквы, но все же неплохо. Я ведь тоже не поймешь кто – то ли коп, то ли художник. Нечто среднее.

Я спрыснул рисунок фиксатором и отнес детективу Шмид. Потом пошел в туалет, помыл руки, оросил лицо холодной водой. И вдруг почувствовал легкий озноб. Смутно знакомое необъяснимое предчувствие. Со мной иногда такое случается. Я не обращал внимания, и лишь позднее, когда происходило что-нибудь плохое, до меня доходило: «Ах вот, значит, что это было».

2

Комната без окон – камера, келья, такой он ее задумал, – отражает его сознание, сфокусированное на предмете одержимости, закрытое в данный момент для всего остального. Единственный звук здесь создает карандаш, царапающий бумагу; быстро, твердо частички графита оседают на тонких белесых волосках его мускулистых рук, линии переплетаются, формируя изображения. Это мертвые тела, разбросанные на тротуаре, как поломанные марионетки, руки и ноги торчат, повернутые под немыслимыми углами.

Но как изобразить крики и стоны?

Он прекращает работу, задумывается. Мертвые тела, потрескавшиеся тротуары, взорванные автомобили – это воспроизвести можно. Но крики – вряд ли. Звуковая дорожка всегда появляется позднее. Настоящий объемный звук системы «Долби». Все как положено.

Он рассматривает рисунок, прищурив бледно-голубые глаза. Нет, надо продолжать. Он открывает в блокноте новый лист, сдувает с него воображаемые пылинки и начинает легко и плавно наносить штрихи, казалось бы, беспорядочные, но так надо. И вот наконец это приходит, и на мгновение он видит человека. Зрительная память не подводит его.