– Ваша честь! – вмешался адвокат Моуди.

Судья остановила его, махнув ручкой с золотым пером и корпусом.

– Не сейчас, мистер Деркин. Сегодня я уже наслушалась достаточно словесной шелухи. Я подвожу итог и хочу, чтобы ваш клиент меня выслушал. – Она повернулась к Моуди. – Возможно, ваши проблемы можно исцелить. Я искренне на это надеюсь. У меня нет никаких сомнений в том, что тут не обойтись без психотерапии – в больших объемах. Возможно, потребуется также лечение. Надеюсь, вы получите всю необходимую медицинскую помощь – это нужно вам и вашим детям. Я постановляю: впредь вам запрещается общаться со своими детьми до тех пор, пока я не получу заключение психиатра о том, что вы больше не представляете угрозы для окружающих и себя самого – когда прекратятся угрозы кого-то убить и покончить с собой и вы поймете, что развод – реальность, и сможете помогать миссис Моуди воспитывать детей.

Когда вы достигнете этой точки – а одного только вашего слова, мистер Моуди, будет недостаточно, чтобы меня убедить, – суд обратится к доктору Делавэру с просьбой составить график ограниченных свиданий с детьми, обязательно в присутствии представителей опеки.

Выслушав ее, Моуди резко подался вперед. Судебный пристав мгновенно вскочил с места и бросился к нему. Увидев его, Моуди слабо усмехнулся и опустил плечи. У него по щекам потекли слезы. Достав носовой платок, Деркин протянул его Моуди, после чего заявил протест в связи с посягательством судьи на личную жизнь его клиента.

– Вы вправе подать апелляцию, мистер Деркин, – спокойно промолвила Севир.

– Судья…

Это заговорил Моуди, его бас прозвучал сухо и натянуто.

– В чем дело, мистер Моуди?

– Вы не понимаете… – Он заломил руки. – Мои дети – я же без них жить не могу!

Какое-то мгновение мне казалось, что Севир устроит ему разнос. Однако она посмотрела на него с сочувствием:

– Я вас прекрасно понимаю, сэр. Я понимаю, что вы любите своих детей. Что ваша жизнь разбита вдребезги. Но и вы должны понять – в этом вся суть психиатрического обследования, – что дети не могут быть ответственны ни за чью жизнь. Для ребенка это непосильная ноша. Ваши дети не могут воспитывать вас, мистер Моуди. Это вам нужно научиться воспитывать их. А в настоящий момент вы на это не способны. Вам требуется помощь.

Моуди начал было что-то говорить, но осекся. Он покачал головой, признавая свое поражение, вернул платок своему адвокату и попытался сохранить хоть какие-то крохи собственного достоинства.

Следующие полчаса ушли на решение имущественных вопросов. Мне было незачем слушать споры о дележе скудного скарба Дарлины и Ричарда Моуди, и я уже собрался уходить, однако Мэл Уорти сказал, что хочет переговорить со мной после окончания заседания.

Когда юридическая абракадабра наконец завершилась, судья Севир сняла очки и объявила об окончании слушаний. Повернувшись ко мне, она улыбнулась:

– Если у вас есть время, доктор Делавэр, я хотела бы побеседовать с вами у меня в кабинете.

Улыбнувшись в ответ, я кивнул. Севир попросила присутствующих очистить зал заседаний.

Деркин вывел Моуди под бдительным взглядом судебного пристава.

Мэл болтал ни о чем с Дарлиной, похлопывая ее по пухлому плечу. Собрав документы, он уложил их в один из двух принесенных в суд чемоданов. Мэл Уорти привык все делать досконально, и если другие адвокаты обходились одним тоненьким портфелем, он же привез целые коробки документов на стальной тележке для багажа.

Бывшая миссис Ричард Моуди с лихорадочно раскрасневшимися щеками подняла на него изумленный взгляд и согласно закивала. Свое пышное тело молочницы она втиснула в легкое голубое платье, пенящееся морским прибоем. Такое платье больше подошло бы девушке лет на десять моложе ее, и у меня мелькнула мысль, не путает ли она новообретенную свободу с невинностью молодости.