Не тратя времени на раздумья, я сдернул простыню, перевернул девушку на спину и проверил у нее пульс. Тело было еще теплым, но я каким-то образом догадался, что помочь тут уже нечем. Пару раз нажал на грудную клетку, подул в полураскрытые губы и снова надавил на грудь — сугубо для очистки совести. Наконец, с руками и лицом перепачканными в крови, я опустился на колени рядом с телом, чтобы рассмотреть его повнимательнее. Покойница оказалась на редкость хороша собой — безупречная красотка; на вид не старше двадцати. Одета она была в белую майку, голубые шорты с белыми сердечками и кеды DC. Пуля вошла ей в спину и пробила сердце.

Из-под тела вытекала струйка крови, угрожая добраться до валяющейся рядом скомканной простыни. Пришлось отбросить ее подальше.

Тут я совсем потерял голову. До сих пор все мои действия были продиктованы здравым смыслом; я пытался спасти незнакомку. А что же теперь? У меня тряслись руки. Я обвел гостиную взглядом — чувство было такое, будто за мной наблюдают. Посмотрел на бутылку, на свои дрожащие ладони, потом уставился на пистолет. Прошелся по комнате, бормоча под нос ругательства. Надо звонить в полицию.

— Живо давай к телефону, Джонни! — приказал я себе и резко развернулся.

Проходя мимо трупа, я не решился снова накрыть его простыней. Добравшись до кухни, открыл воду и стал яростно оттирать под краном лицо и руки.

— Твою же мать!

Я умывался, пока убегающая в отверстие слива вода не сделалась кристально чистой. Стащил окровавленную рубашку и бросил в корзину для белья. Порылся в стиральной машине, нашел чистую майку и надел ее.

Полиция спросит, почему ты переоделся.

— Потому что не выношу гребаной крови! — рявкнул я в пустоту.

Как бы ни занимала мои мысли мертвая девушка, я все же ухитрился вспомнить о водке. Она здорово усложняла дело.

Я поднял бутылку за горлышко, борясь с желанием завопить что есть мочи и запустить ею в стену. Куда девать эту дрянь?

Как это куда? Ты вообще-то находишься посреди леса.

Мозг вошел в режим автопилота. Я вышел на задний двор. За моим участком начинался густой лес, растянувшийся на весь Северный Нью-Гемпшир. Я бросился в чащу, размахивая бутылкой как полоумный. Дважды споткнулся и еле удержался на ногах; на третий раз удача мне изменила: я зацепился за еловый корень, упал и рассек нижнюю губу.

Молодец! Теперь придется объяснять копам еще и это.

Я был в пятидесяти метрах от дома, на тропе, которую исходил вдоль и поперек еще в детстве. Тут раздался грохот. Я все еще лежал на земле, дрожа от холода и чувствуя на губах металлический вкус крови. Что это — выстрел? Едва ли, но вокруг меня в любом случае творилось что-то непонятное. Там, откуда пришел звук, был холм, который мы с братом много лет назад окрестили Гребнем Ящера.

Удивительное дело: я не верил, что мог застрелить девушку, и в то же время совершенно не боялся, что где-то поблизости, возможно, бродит настоящий убийца. Такой вот парадокс.

Куда важнее было избавиться от бутылки и разобраться со всем этим бардаком.

Оставшиеся пятьсот метров до озера Юнион-Лейк я преодолел легкой трусцой. С обрыва черная масса воды казалась огромным глазом с отражением луны вместо зрачка. На холме на противоположном берегу виднелась меж деревьями заброшенная водоочистная станция.

Я с размаху швырнул бутылку с берега, словно вместе с ней мог избавиться от всех бед разом. Озеро проглотило ее с громким «плюх!», и его поверхность снова стала безупречно гладкой. Совы этой ночью ухали как-то особенно громко.

Я понятия не имел, что делать дальше. Губа начала саднить. Определенно пора было возвращаться. Бедной девушке дважды не повезло: мало того что ее застрелили, так еще и бросили посреди гостиной жалкого неудачника, озабоченного только тем, чтобы скрыть свое пьянство.