А Кристина, до которой в этот день никому не было никакого дела, в полном одиночестве стояла у окна квартиры дома №5 по Ленинскому проспекту. Окно просторной гостиной, заставленной дорогой итальянской мебелью, выходило как раз на центральную площадь города.
В самом центре площади напротив памятника вождю мирового пролетариата возвышалась нарядная елка, сверкающая и переливающаяся множеством цветных огней. По периметру площадь была оцеплена строгими и неприступными омоновцами. Чтобы оказаться у елки нужно было пройти через рамку металлоискателя. Люди покорно выворачивали карманы и открывали свои пакеты, демонстрируя пластиковые бутылки с пивом. Шампанское в стеклянных бутылках проносить было запрещено.
На площади было многолюдно и шумно. Сначала Кристина решила присоединиться к толпе, но потом передумала. Одной толкаться среди людей было как-то стыдно и не очень удобно.
Время стремительно приближалось к полуночи. Девушка отошла от окна и устроилась на кожаном диване перед празднично накрытым столом. Без пяти двенадцать она с трудом открыла бутылку шампанского, наполнила доверху хрустальный бокал на высокой ножке и под бой курантов осушила его до дна. Потом пару раз ковырнула вилкой салат из крабовых палочек и тяжело поднялась. Она выключила телевизор и стягивая на ходу свое самое нарядное платье, побрела в их с Владом комнату, который уехал в командировку и почему-то забыл вернуться к двум часам как обещал.
Лаврентьева расстелила постель и улеглась, укутавшись теплым пуховым одеялом. С улицы доносились приглушенные голоса уже изрядно поддатых горожан и хлопки фейерверков китайского производства. Но вся эта праздничная суета совершенно не волновала девушку. Она старательно пробовала уснуть, но тяжелые мысли, словно огромные валуны, ворочались в голове не давая забыться.
Около четырех, Кристина решительно поднялась с постели и направилась в комнату родителей. Там она отыскала аптечку матери и принялась перебирать таблетки. Удовлетворенно выдохнув, она зажала в кулаке искомое и вернулась в гостиную. Сев за стол, Лаврентьева наполнила фужер шампанским и принялась глотать одну таблетку за другой, запивая уже не искристым кислым вином. Затем совершенно спокойно отнесла бутылку в мусорное ведро, туда же отправила и пустую упаковку от снотворного. Оглядевшись по сторонам, решительно открыла ящик навесного шкафчика, выудила блокнот с рецептами любимых блюд и ручку. Она вырвала из блокнота чистый листок и быстро черканула: «Все! Больше не могу!», потом злорадно улыбнулась и подумала: «Как он со мной, так и я с ним». После совершенных манипуляций Кристина почувствовала необыкновенное облегчение и, еще раз оглядевшись, неторопливо потопала в спальню. Она опять улеглась на кровать и закрыла глаза.
К своему большому удивлению утром Кристина проснулась живой и здоровой, но со слегка затуманенным мозгом и штормом в животе. Едва поднявшись с постели, она поняла, что на слабых и подгибающихся ногах вполне может передвигаться по квартире. В голове зашевелились простые и очень ясные мысли: «До кухни можно добраться, держась рукой за стену. Потом надо поставить на плиту чайник и выпить чаю или кофе. Лучше кофе и крепкий, чтобы как-то прожить этот день».
Неторопливо попивая кофе, Лаврентьева решила повторить попытку убить себя этой ночью. Благо в аптечке матери всяких таблеток было предостаточно. Та вечно на что-то жаловалась и скупала без разбору все выписываемые ей дорогущие лекарства.
Весь день девушка провела в постели, вставая лишь в туалет и на легкий перекус. А вечером, часов в девять, она выпила еще какого-то снотворного с трудно читаемым названием. В аннотации к препарату было написано, что передоз этих таблеток чреват летальным исходом. Этого-то она сейчас и хотела больше всего на свете.
Но увы. Попытка номер два тоже не увенчалась успехом. На следующее утро Кристина проснулась вновь.
«Почему? Что я сделала не так?» – сразу же задала себе вопросы Лаврентьева. В течение всего дня она искала на них ответы с какой-то странной, даже маниакальной одержимостью. Эти вопросы не оставляли ее ни утром, когда она собирала со стола посуду и выбрасывала в мусорное ведро приготовленную ею уже обветренную и никому не нужную еду. Ни тогда, когда она перемывала в квартире полы к приезду родителей. И ни тогда, когда лежала в горячей ванне, отмокая после уборки. Ответов не было.
Около десяти вечера в квартиру ввалились счастливые, радостные, но немного уставшие родители. Отец тащил дорожные сумки, а мать пакеты с подарками. Они шумно поздоровались с дочерью, вручили подарки и отправились к себе разбирать вещи. Кристина же с пакетами пошла в свою комнату. Она бросила их на кровать и присела, обхватив голову руками. В этот момент в комнату заглянула мать и затараторила в обычной для себя манере:
– Что ты сидишь, глупая! Разворачивай пакеты! Где Владик? На работе? Так поздно? Мы с папой так чудесно отдохнули! Завтра расскажем. Очень устали. Сейчас помоемся и на боковую.
– Ладно. Завтра так завтра, – равнодушно согласилась Кристина. Она неторопливо откинула одеяло и, как была в одежде, легла на бок свернувшись калачиком.
Когда родители угомонились, и в квартире повисла мертвая тишина, Лаврентьева медленно поднялась и босыми ногами пошлёпала в кухню. Там она неторопливо открыла все газовые конфорки и улеглась на пол рядом с плитой, подложив руку под голову. Лежать на полу было холодно и твердо. Но для Кристины это уже никакого значения не имело. Было важно одно – не проснуться завтра.
Глава 3.
Кристина Лаврентьева точно не смогла бы сказать в какой именно день она попала в психиатрическую больницу города N и сколько здесь находится. Но то, что она убивала себя ровно три дня – это она помнила хорошо и это ей не приснилось. Это было правдой на все сто процентов. В те моменты, когда она могла думать, то спрашивала себя: почему все три попытки оказались неудачными? Почему бог не забрал ее к себе? Почему она здесь, а не в том светлом мире, где тишина, покой и невесомость? Почему так долго длились ее муки? Наверное, отвечала она себе, ей еще необходимо в этом мире что-то сделать и это что-то и держит ее здесь. Но вот что именно?
Лаврентьева с трудом могла припомнить, как впервые вошла в восьмое, самое легкое отделение психушки. Она помнила лишь свои ощущения. Ей было холодно, страшно и очень одиноко. При приеме в больницу ее заставили встать под душ и хорошенько вымыться, поэтому длинные вьющиеся волосы были мокрыми и напоминали сосульки. Красивый маникюр был нещадно изуродован безжалостной санитаркой. Абсолютно тупые ножницы стригли ногти больно и так коротко, что стали выпирать подушечки пальцев. Там же ей выдали старую ночнушку с болтающимися по подолу нитками разной длины, байковый халат не по размеру и резиновые тапки, весьма смахивающие на пляжные сланцы. Лифчик забрали, но слава богу, трусы оставили свои.
А потом ее повели в отделение, какими-то извилистыми коридорами. При переходе из одного коридора в другой, сопровождающая Кристину медсестра открывала двери специальным ключом, строгим голосом командуя ей стоять смирно. Вот, наконец, они добрались и до нужного отделения. Переступив его порог, девушка поразилась чистоте, царившей там. Было видно, что совсем недавно здесь был сделан вполне приличный евроремонт. Стены, выкрашенные в зеленый мягкий цвет, успокаивали, а большие окна, выходящие во двор больницы, занавешенные короткими шторами из цветной органзы, украшали помещение и делали его даже нарядным. В торце длинного коридора стоял офисный шкаф с большим телевизором отечественного производства, а по центру у окон расположился мягкий диван из рыжеватого кожзаменителя. Рядом с ним стояло и несколько банкеток такой же расцветки. Проходя мимо палат, Кристина краем глаза заметила, что и они отремонтированы, только стены в палатах имели разные цвета: розовый, голубой, сиреневый.
По коридору быстро вышагивали или медленно передвигались, едва переставляя ноги, пациентки отделения. У многих из них лица совершенно ничего не выражали, но были и такие, которые имели вполне осмысленный взгляд. Трое умалишенных сидели на диване и с любопытством рассматривали вновь прибывшую. Женщины тихо зашушукались, прикрывая ладошками рты.