– Отлично. Мы сейчас вместе пойдем в крепость, мило беседуя – я на полшага позади вас. Револьвер будет у меня в опущенной руке, прикрытый пакетом – дайте-ка его, кстати, сюда. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что я при любых раскладах успею вас пристрелить?

Полковник не сомневался.

– Кстати… – (это уже по ту сторону ворот) – Подзовите-ка во-он тот патруль и распорядитесь прибрать майора в лазарет. Упомяните вскользь диагноз – «отравление несвежим джином».

Подозвал и распорядился, упомянув. Поухмылялись.

Нагнали колонну тлинкитов с ящиками (у этих, похоже, нервы отсутствуют как таковые), шагающую по направлению к арсеналу под слегка удивленными взглядами англичан – так что присутствие начальника гарнизона, обсуждающего что-то на ходу с командиром новоприбывших, было весьма кстати. В конце концов, мундиры в калифорнийской армии – так уж исторически сложилось – были английского покроя (это, собственно, и навело Евдокимова на соответствующую мысль), а что цвет непривычный – ну, непривычный…

Достигли арсенала. Здесь уже совсем другой коленкор: охрана – чисто британская (да и странно, если б иначе – в свете повсеместного запаха гари от начавших уже тихонько тлеть национально-религиозных торфяников покоренного Субконтинента), дело свое знает вполне и бдительна – без дураков.

– Сейчас мы с вами двинемся к посту…

– Но Устав караульной службы запрещает приближаться...

– Не оборачиваться! Спокойно идите себе вперед, я рядом… А теперь скажите им что-нибудь.

Полковник молчал. Не от героизма, а от полного мозгового паралича.

– Ну скажите же им хоть что-нибудь, сэр! Ну хотя бы: «Прощайте ребята!»

– Прощайте, ребята!

Дистанция была – больше не сократишь, увы: часовые прокричали уже всё положенное насчет «Стой, кто идет?» – так что О’Хара просто сместился на шаг вправо, оказавшись точно за спиной полковника и, прикрываясь им как щитом, открыл по караулу огонь из двух револьверов, своего и трофейного. Со стрельбой у спецназовца дело обстояло не хуже, чем с рукопашным боем, так что «Прощайте, ребята!» оказалось вполне к месту. Не хуже обращались с оружием и его бойцы-тлинкиты, мгновенно очистившие из «калашниковых» площадь перед арсеналом от двух примерно десятков случившихся на ней англичан, по большей части даже и не вооруженных; не ушел никто. Лишь один из захваченных врасплох караульных успел перед смертью сделать ответный выстрел; пуля та угодила точнехонько в сердце полковника Сеймура, что было сейчас для него (и уж тем более для всего его аристократического семейства) как бы не наилучшим выходом из довольно-таки паскудной ситуации: «погиб в бою» – и дело с концом…

Выстрелы на арсенальной площади немедля отозвались винтовочным залпом у Водных ворот (оставленные там О’Харой два десятка спецназовцев – лучшие снайперы, из тех, что попадают навскидку в подброшенный камень – сняли всех, кто в этот момент маячил на стенах ближних бастионов) и беглым огнем внутри форта (это вторая колонна, под командой майора Злотникова, начала продвижение к главному офису Ост-Индской компании, методично зачищая всех, кто попался на глаза). Пока англичане приходили в себя и пытались разобраться, что к чему – а даже такой дисциплинированной армии, как британская, нужно на это некоторое время, – оба ключевых здания были захвачены: ворота арсенала аккуратно взорвали флегмитом, а вход в офис разворотили напрочь ракетой Константинова, пущенной в упор, метров с двадцати, с переносного станка, который спецназовцы смонтировали за считанные минуты под беспорядочным револьверным огнем из офисных окон (ракеты со станками и составляли содержимое тех загадочных ящиков). Отсутствие пушечной стрельбы ясно говорило о том, что батареи приречных бастионов если еще и не захвачены, то во всяком случае всецело заняты боем с атакующей их с тыла калифорнийской морской пехотой, так что Максудов приступил к ракетному обстрелу форта (по квадратам, не ожидая целеуказания со стен), одновременно начав частичную высадку экипажей – прежде всего канониров для захваченных орудий. Словом, все цели первого этапа штурма, прописанные в первоначальном плане, были вроде как уже достигнуты, и наличествовал уже тот самый «эндшпиль при лишней фигуре» (а то и двух)…

Только вот война – это не совсем шахматы. В шахматах вы не рискуете, например, обнаружить, что у противника на доске вдвое больше фигур, чем было на предыдущем записанном ходу, в том числе – три ладьи… А именно это и случилось в то сентябрьское утро с генералом Евдокимовым: водрузив над главным офисом Ост-Индской компании Андреевский флаг, он вдруг осознал себя тем самым мужиком из сказки, что успешно «поймал медведя». По собственным его словам, «Предпринятый нами захват крепости Форт-Уильям оказалась на поверку не авантюрой, как полагали многие, а – совершенным безумием. И вот как Бог свят: знай я правду о составе тамошнего гарнизона, количественном и качественном, я в тот же миг свернул бы операцию и скомандовал отход – на любой стадии, хоть бы и с самого уже Калькуттского рейда!» – а такое признание постфактум из уст «Генерала-берсерка» дорогого стоит… (Кстати, то прилипшее к Евдокимову прозвище имеет не местное, а импортное происхождение: его пустила в ход, описывая Калькуттское сражение, одна из парижских газет: «Какой чин следует в армии Русской Америки за генерал-майором? – Генерал-берсерк!»)

Евдокимов пишет далее, что когда он осознал – во чтО они вляпались (численность гарнизона оказалась едва ли не вдвое больше, а доля англичан в нем – почти вдвое выше, чем значилось в предвоенной разведсводке), первой пришедшей ему в голову мыслью было: британская разведка просто-напросто заманила их в ловушку, подкинув через службу Володихиных дезу о слабой защищенности Калькутты – после чего добавляет пару-тройку крепких солдатских выражений по адресу компанейских разведслужб… Справедливость требует, однако, признать, что в этих своих претензиях калькуттский герой неправ: разведка Володихиных работала вполне качественно – просто ситуация в Бенгалии менялась слишком быстро (опасность мятежа стремительно росла – откуда и усиление столичного гарнизона), а собранные разведданные – как обычно, увы – доходили до адресата с опозданием.

На принятие решения генералу были отпущены минуты. Можно было, пользуясь ошеломлением противника, немедля уносить ноги – сделав вид, будто тот Андреевский флаг над Калькуттой и есть достигнутая цель похода; при посадке на корабли наверняка начался бы нарастающий бардак с мясорубкой, пришлось бы отрядить невозвратимый заслон, прикрывающий отход основных сил, et cetera – но бОльшую часть десанта, вероятно, все же удалось бы спасти. Или – опять же, пользуясь ошеломлением противника – блефовать: продолжать наступать, не давая британцам ни минуты передышки и не позволяя им осознать толком, насколько, в сущности, слабы атакующие; Евдокимов выбрал второе – и попал в итоге как образец для подражания на страницы сочинений об искусстве войны и в курсы военных академий.

Заметим, что амплуа, в коем Евдокимов фигурирует в тех сочинениях и курсах, вряд ли пришлось бы по вкусу ему самому. Он действительно был атакующий, агрессивный генерал, стремительный в решениях и действиях – но главной, фирменной, чертой боевого почерка этого несравненного мастера маневренной войны была общеизвестная его неприязнь к лобовым атакам. В войсках всем была памятна история времен Никарагуанской кампании, когда некий юный лейтенант проявил инициативу и героически захватил важную высоту, невзирая на собственное ранение и потерю бОльшей части личного состава, и услыхал вместо благодарности: «В следующий раз за такой штурм я вас расстреляю за сараем. Зарубите себе на носу, лейтенант: пехоту нельзя гнать в лоб, без артподдержки, на укрепленные позиции – она от этого портится!» В Калькуттском же сражении генерал, будучи лишен свободы маневра (как в переносном, так и в прямом смысле) принужден был добывать победу именно в непрерывных фронтальных атаках со столь ненавистными ему разменами фигур. Тот умиляющий публику эпизод, когда в критический момент сражения Евдокимов лично водил своих морпехов в штыковые (не получив при этом ни единой царапины – что, впрочем, неудивительно, ведь берсерков не берет железо…) сам он оценивает совершенно иначе: «Не генеральское это дело – в чужих солдат штыком тыкать! Профнепригодность, вообще-то...»

Главные события развернулись вокруг захваченного спецназом здания арсенала. Принявший командование гарнизоном майор Хейтон приказал «отбить арсенал немедля, любой ценой» – и приказ этот, похоже, стал для англичан роковым: начатый второпях, без должной подготовки, безрезультатный штурм, в котором полегло почти две сотни солдат и полтора десятка офицеров, подорвал общий боевой дух настолько, что идти на повторный приступ отказались не только сипаи Компании, но и Йоркширский полк Королевских вооруженных сил. Пытаясь вдохнуть в йоркширцев утраченную отвагу, Хейтон сам пошел в атаку в первых рядах – и был буквально разорван на куски одной из флегмитовых ручных гранат, которыми щедро осыпали врага обороняющиеся. (В ближнем бою гранаты те оказались поистине ужасающим оружием. То же можно сказать и о револьверах – ими у калифорнийцев, в отличие от англичан, был вооружен не только офицерский, но и рядовой состав: пятизарядные «калашниковы» со съемным барабаном и 220-миллиметровым стволом обеспечивали на пятидесятиметровой дистанции небывалую интенсивность огня при вполне приемлемой точности – а бОльшая дальность в уличном бою и не требуется…) Именно в этот момент и последовала отчаянная контратака прорвавшихся на выручку к спецназовцам О’Хары морпехов под командой самогО Евдокимова; не выдержав штыковой, лишившиеся командира британцы дрогнули и начали беспорядочный отход в направлении казарм.

Тщетно пытаясь прикрыть то отступление, возглавивший оборону (да-да, именно – оборону!..) капитан Кроуфорд выложил на стол свой туз-из-рукава: батальон гуркхов. Маленькие неустрашимые горцы пошли вперед со своим кличем «Jai Mahakali, Ayo Gorkhali!» («Слава Великой Кали, гуркхи идут!») – но путь им заступил тлинкитский батальон капитана Риттельмейера. Бог его знает, каким нюхом они почуяли друг друга, но что почуяли – факт. Огнестрельным оружием не воспользовались ни те ни другие (вроде как – неспортивно…), и сразу сошлись в рукопашной. Европейского образца мундиры никого не могли тут ввести в заблуждение: это бой между древними племенами, по правилам вполне палеолитическим, когда войны велись на уничтожение – и никак иначе… Гуркхи полегли там все до единого, не отступив ни на шаг; тлинкитов уцелела горстка – они сейчас громкими криками «Gwi! Gwi!» благодарили за дарованную победу своего божественного прародителя, Ворона Йэла.