Я покачала головой.
– Никогда не считала, что если девушке мог кто-то нравиться до свадьбы, в этом есть нечто предосудительное. Неужели только мужчине позволено брать в жены девушку, уже до этого обзаведясь несколькими женами и наложницами, в то время как у нее нет права даже до замужества любить кого-то? Я вовсе не считаю, что сделала что-то неподобающее, и была бы не против, если бы четвертый принц об этом узнал. И я бы давно сама ему обо всем рассказала, если бы меня что-то связывало с десятым, четырнадцатым принцем или кем угодно другим. Но восьмой принц – единственный, о ком говорить ему ни в коем случае нельзя.
– Как это понимать? – в замешательстве спросил тринадцатый принц.
– Я не могу тебе этого сказать, – с отчаянием в голосе ответила я. – Но восьмой принц и правда единственный, о ком нельзя ему говорить. Возможно, четвертому принцу и сейчас, и потом было бы все равно, но я не могу рисковать. Подобный риск я на себя взять не могу.
С этими словами я опустила подбородок на ладонь и молча застыла, глядя в пустоту, с ощущением боли и тоски в сердце.
Тринадцатый принц тихонько вздохнул и сказал:
– Я не до конца понимаю, о чем ты говоришь, но верю тебе. Без сомнений, у тебя есть на то свои причины.
Не сдержавшись, я протянула руку и, ухватив его за предплечье, легонько потрясла. До чего же мне повезло иметь такого друга, как тринадцатый принц!
В ответ он легонько похлопал меня по руке и мягко улыбнулся. Сделав несколько глотков вина, принц сказал:
– В прошлом я надеялся, что вы с четвертым братом будете вместе. В конце концов, он самый близкий для меня человек, а ты родственная душа, которой я очень дорожу. Однако в дальнейшем, когда ты не хотела, я, даже если не мог осмыслить твои противоречивые слова и поступки, все же не желал принуждать тебя. Четвертый брат стал относиться к тебе с большим вниманием, но все же мог спокойно прожить и без тебя. Когда ты вернула шпильку и ожерелье, он посмеялся над самим собой и шутливо сказал мне: «Она желает до конца жизни оставаться незамужней, даже написала строку “Вдруг очутилась возле Будды при свете меркнущих лампад…”[13] Не станет же она в следующий раз говорить, что скорее умрет, чем выйдет замуж? Ладно, не будем заставлять ее!» Договорив, он выбросил то, что ты вернула, и больше о тебе не вспоминал. Однако после возвращения из поездки за Великую стену намерения четвертого брата изменились, и он даже отыскал ожерелье.
– Это все из-за нефритовой подвески? – спросила я, не удержавшись.
Тринадцатый принц смерил меня внимательным взглядом:
– Ты думаешь, что все как один похожи на наследного принца?
Я закусила губу и ничего не ответила.
– Ну и дурочка же ты! – со смехом проговорил он. – Разумеется, в тот день всех поразила Миньминь, но проницательные восхищались именно тобой. Песню сочинила ты, танец поставила ты, и то прекрасное, словно из диковинного сна, зрелище тоже твоих рук дело. Даже я по сей день думаю о том, как, должно быть, ослепительно ты бы выглядела, если бы сама пела и танцевала, а что уж говорить о четвертом принце? Однако самым поразительным было твое отношение к Миньминь. Разве найдется в Запретном городе хоть одна подобная тебе девушка, которая бы не стала соперничать с другой, придумывать уловки, чтобы превзойти ее? Многие хоть и выглядят тихими и скромными, но это лишь прием вроде тактического отступления, чтобы затем перейти в атаку. Ты же по-настоящему хотела, чтобы Миньминь ослепила всех своей красотой. Чтобы одна девушка искренне оберегала другую и восхищалась ей, помогая той приумножить свою красоту, – такого я, признаться, еще не встречал, и полагаю, что четвертый брат тоже!
Он пригубил вино, а затем с улыбкой добавил:
– А кроме того, стоит вспомнить все, что ты сделала, чтобы защитить четырнадцатого брата. Ты вполне способна на то, что зовут словом «верность»!
Я с грустным смешком покачала головой.
– Четвертый брат всегда и все старается делать сам, спокойно и рассудительно, – продолжал принц. – Поэтому, заметив, что он много дней подряд носит при себе шпильку и ожерелье, но мешкает, не зная, стоит ли вернуть их тебе, я внезапно осознал, что ты не просто привлекла его внимание. В тот день, когда ты подошла и в твоей прическе была та самая шпилька, я почувствовал огромное облегчение. Когда десятый брат ударил тебя, я видел, как на краткий миг в глазах четвертого брата мелькнула мука, хотя ты сама тогда ни капли не огорчилась за себя. В итоге, покинув дворец, четвертый брат первым делом отправился за лекарством.
«Вот как, – растерянно подумала я. – Тогда я не обратила внимания, а оказывается, боль от того удара он разделил со мной».