Я долго возился с ним, но, не нашел ни одной царапины. Он просто перепугался и больше ничего.

– Вставайте! – крикнул я. – Вставайте! Не стыдно ли вам? Вы целехоньки!

Он встал.

– Но, сударь, я думал, что меня убили! – сказал он, – я не знал, что победил дикаря!

Толкнув труп Мазаи, он вскричал торжествующим голосом.

– А, дикая собака! Ты мертв. Какова победа!

Я оставил Альфонса любоваться своей победой и отошел, но он последовал за мной, как тень. Первое, что мне бросилось в глаза, когда мы присоединились к другим, это – миссионер, сидевший на камне; его нога была завязана платком, сквозь который сочилась кровь. Он действительно получил рану в ногу копьем и сидел, держа в руке свой любимый разрезной нож, который был согнут теперь.

– А, Кватермэн, – сказал он дрожащим взволнованным голосом, – мы победили! Но какое ужасное зрелище! Печальное зрелище!

Перейдя на свое родное шотландское наречие и глядя на свой согнутый нож, он продолжал:

– Мне досадно, что я согнул мой лучший нож в борьбе с дикарем. – Он истерически засмеялся.

Бедный миссионер! Рана и волнение окончательно разбили ему нервы. И неудивительно. Мирному человеку тяжело участвовать в таком убийственном деле. Судьба часто и жестоко смеется над людьми!

Странная сцена происходила у входа в крааль.

Резня кончилась, раненые умирали от страданий. Кусты были затоптаны и вместо них повсюду лежали трупы людей. Смерть, повсюду смерть! Трупы лежали в разных положениях, одни на других, кучами, в одиночку, некоторые походили на людей, мирно отдыхавших на траве.

Перед входом, где валялись копья и шиты, стояли уцелевшие люди, около них лежало четверо тяжелораненых. Из тридцати сильных, крепких людей едва осталось пятнадцать, и пять из них, включая миссионера, были ранены, двое – смертельно. Куртис и зулус остались невредимыми. Гуд потерял пятерых людей, у меня было убито двое, Мекензи оплакивал пять или шесть человек. Что касается всех уцелевших, за исключением меня, они были в крови с головы до ног, – рубашка сэра Генри казалась выкрашенной в красный цвет, – и страшно измучены. Один Умслопогас стоял, озаренный лучами света, около груды трупов, мрачно опираясь на свой топор, и не казался расстроенным или усталым, хотя тяжело дышал.

– Ах, Макумацан! – сказал он, когда я ковылял около него, чувствуя себя больным, – я говорил тебе, что будет хороший бой, так и случилось. Никогда я не видел ничего подобного, такого отчаянного дня! А эта железная рубашка, наверное, заколдована, ее не пробьешь. Если бы я не влез в нее, я был бы там! – он кивнул по направлению груды убитых людей.

– Я дарю тебе эту рубашку! Ты – храбрый человек! – сказал сэр Генри.

– Начальник! – отвечал зулус, глубоко обрадованный и подарком, и комплиментом. – Ты. Инкубу, можешь носить такую рубашку, ты сам храбрый человек, но я должен дать тебе несколько уроков, как владеть топором. Тогда ты покажешь свою силу!

Миссионер спросил о Флосси. Мы все искренне обрадовались, когда один из людей сказал, что видел, как она бежала к дому вместе с нянькой. Захватив с собой раненых, которые могли вынести движение, мы тихо направились к миссии, измученные, покрытые кровью, но с радостным сознанием победы. Мы спасли жизнь ребенка и дали Мазаям хороший урок, который они долго не забудут! Но чего это стоило!

У ворот стояла, ожидая нас, миссис Мекензи. Завидев нас, она вскрикнула и закрыла лицо руками.

– Ужасно, ужасно! – повторяла она и несколько успокоилась, только увидев своего достойного супруга. В немногих словах я рассказал ей об исходе борьбы (Флосси, благополучно прибежавшая домой, могла потом рассказать ей все подробно). Миссис Мекензи подошла ко мне и торжественно поцеловала меня в лоб.