Потом начался головокружительный спуск. Я испугался, что разобьюсь о воду. Я увидел рыб, обитателей морских глубин; потом вдали показалась суша. Наверное, я видел Америку: острова, океан и необозримый темно-зеленый, почти черный лес. Меня манило трепетание сельвы, рык хищников, птичий щебет.

Я приземлился на ноги с изяществом ангела.

В деревне, где я оказался, меня никто не замечал, и я двигался бок о бок с местными жителями, словно призрак. Войдя в просторную хижину, я увидел там старика, медитирующего при зажженных свечах перед статуей Будды.

— Ты — мастер Ди Сунсы?

— Он самый. Мой дом — твой дом.

— Не знаю, сон это, бред или я умер.

Старец рассматривал меня пристально, молча, и я вбирал в себя его мысли, как воздух, которым дышал. Ди Сунсы оказался высоким, худощавым, мускулистым; я почувствовал его мощную энергетику.

— Средоточие силы — мозг, но ты должен уметь направлять эту силу.

Я слышал мудреца, хотя тот не проронил ни единого слова, не сделал ни единого жеста. Только спокойствие, медитация, чистый разум, передающийся через энергию космоса.

У учителя было приятное лицо, прямые волосы, небольшая бородка. Его шапочка походила на укороченный поварской колпак. Взгляд его завораживал и проникал вглубь, темные раскосые глаза передавали все мысли и чувства; во взгляде мастера угадывалась его душа — так можно увидеть предметы, находящиеся за тончайшим шелковым занавесом.

Ди Сунсы приложил руку к моему лбу; это был его единственный жест…

…А после я услышал голос Фернандо, старавшегося меня разбудить, и вернулся к своему индо-португальскому другу.

Фернандо удивили мои способности, я же был счастлив, полон энергии и чувствовал себя новым, удачливым человеком.

Я и вправду стал другим. Не знаю, сколько времени я провел со старым китайским мастером, учителем Хосе Луиса Асеведо, — для Фернандо я покинул свое тело не больше чем на час, но для меня обретение знания могло растянуться и на два, и на три года.

Теперь мои движения стали легкими, я почти не замечал своего тела, боли в спине, артроза в больших пальцах, проблем с желудком из-за переедания. Но самое главное заключалось в другом: мне казалось, теперь я знаю то, чему никогда не учился. Я приобрел знания, которые отныне подспудно будут таиться в моем мозгу — по крайней мере, мне так казалось. Вполне допускаю, что все это было лишь плодом моего воображения; но, судя по тому, как поглядывал на меня Фернандо, это все-таки было правдой, а не иллюзией.

Закапал мелкий, почти неосязаемый дождик, и меня зазнобило. Я глубоко, очень глубоко вздохнул, пытаясь убедить себя, что мне как раз нравится такая прохлада. Дрожь утихла, но я машинально обхватил себя руками — и тут заметил, насколько сильными стали мои ладони. Я продолжал себя ощупывать — какими мощными и мускулистыми сделались мои руки и грудь! Ноги стали крепкими, жилистыми, выносливыми ногами футболиста.

Мы с Фернандо направились к дому по неровным валунам, скользким от дождя, и я заметил, что иду с несвойственной мне прежде уверенностью — раньше я всегда опасался упасть, растянуть лодыжку, теперь же полностью доверял своей силе и ловкости, чувствуя себя в полной безопасности.

Я плохо понимал, что именно со мной произошло. Помнил только лицо и фигуру Ди Сунсы, но этого было достаточно. Все мое существо претерпело чудесную метаморфозу, я стал другим человеком. Направляясь туда, где меня ждали друзья и любимые, я лучился счастьем и довольством. Теперь я был готов вобрать в себя знания, необходимые для философского Великого делания. Дух мой и тело стали единым целым, разлад между ними исчез.

Итак, я превратился в философа-искателя. Следующим моим шагом будет обретение ключа к сновидениям, которые утолят мою жажду бессмертия. Хотя я уже узнал, что к бессмертию ведут и другие пути, что тело — лишь оболочка, превосходное приспособление, замечательный инструмент, позволяющий, среди прочего, чувствовать, наслаждаться, желать и любить.

За неопределенный и загадочный отрезок времени все успело измениться. Совсем недавно я полагал, что должен три месяца дожидаться инициации в Синтре, но теперь мне было ведомо почти все, а в придачу я избавился от беспокойного стремления к знаниям, и так уже запечатлевшимся в моем рассудке и в глубине души. В моих представлениях о земле, вселенной, мироздании произошел едва уловимый сдвиг. И хотя мне полагалось важно шествовать, как подобает человеку, который обрел мудрость и цельность, я прыгал от радости, сознавая, что со мной произошло.