— Не смотри на меня как на монстра. Кто сказал, что мы вынужденны из года в год терять близких, друзей, любовников? Вэлл? Управление? Да это смешно! Зачем страдать и убиваться мнимым одиночеством, если можно им подарить бессмертие, сделать равными. И вуаля! Нет никаких смертей и страданий. А случай с Максом один на миллион. Это исключение, а не правило.

— Ты думай, что говоришь. Если каждый вампир будет обращать любого примитива побывавшего в своей постели человечество вымрет. Мы перейдем на поедание крыс.

— Не обязательно каждого. Но с какого такого хрена я должна прощаться с человеком, с которым мне хорошо??? Я могу обратить его в вампира и быть с ним всегда. Потому что это запрещает Управление? Никто не будет диктовать мне условия с кем мне быть и что делать!!!

— Ты ВАМПИР! Ты через неделю, месяц, год потеряешь свой интерес, сменишь его другим, а ему с этим жить почти вечно! Это эгоистично. Мы не однолюбы и не верные спутники жизни, мы меняем партнеров очень быстро и регулярно. Нельзя поступать только так как тебе хочется, ломая чью-то жизнь! Глупо следуя бунтарскому настрою.

— А говорила, что без нотаций. — Ада рассмеялась, отбросив назад волосы. — Не тебе читать мне морали! Сама никого не обращала? Александр был твоим увлечением?

Покачивая бедрами она вышла из гостиной, оставив меня стоять в оцепенении.

Поднявшись на второй этаж, в некогда бывшую моей, комнату, я не забыла прихватить еще одну бутылку виски. Обессиленно опустившись на пол я погрузилась в воспоминания об безвозвратно ушедшем времени, время от времени вливая в себя новую порцию алкоголя.

Моя сестра… Словно уже и не моя сестра… От куда в ней взялась вся эта жестокость? Почему она так презирает смертных? 300 лет… Но ведь она, в отличие от меня была человеком… смертной… Ей были доступны все прелести существования примитивных: жизнь, вкус, доброта, забота, материнство… А я? Я всю свою жизнь провела в погребе… все свое так называемое детство!!! Спасибо мамочке! Тварь! Как же я ее ненавижу!!!

При воспоминании о матери сердце внутри сжалось и глаза наполнились слезами. За что она так со мной? В чем я была виновата? Что должно быть причиной держать своего ребенка в погребе вдали от людских ушей, глаз и света солнца? Такое ли я чудовище каким она меня считала?

Я давно пришла к выводу, что моя мать была больной на голову фанатичкой, бредившей о новой расе существ. Мама… Сделав очередной глоток я улыбнулась, смахивая бегущую слезинку. Природой задумано, что мама самый близкий и любящий человек, отдающий себя без остатка детям, безгранично оберегая свое дитя. Но все это не о моей матери. У Ады было полноценное детство, мать души в ней не чаяла, ей все разрешалось, даже уже когда на свет появилась я.

С 6 месяцев я жила в подвале. Да, именно жила. Мать спускалась ко мне лишь, чтобы накормить и иногда искупать, а после вновь поднималась наверх, возвращаясь к своей жизни, в которой не было места для меня. Она прятала меня ото всех, сообщив всем знакомым о трагической кончине своего ребенка, о трагической кончине меня… Аде категорически запрещалось спускаться ко мне без ее присутствия, а непослушание строго наказывалось жестоким избиением и запугиванием рассказами, что я монстр.

Она всю свою жизнь боялась своего ребенка. Свою плоть и кровь. И как оказалось не напрасно.

Шел год за годом, я росла и как абсолютно любой ребенок тянулась к матери всей душой в надежде на теплое слово, ласку, а получала всегда жесткость, раздражительность, злость и упреки. Я не знала, что я особенная, мне твердили, что я монстр, чудовище, но никогда не говорили почему я такая и почему мама меня такой считает. Я безумно хотела больше времени проводить с матерью. Быть вместе с ней там, куда она ласково за руку уводит мою сестру… Быть с ними… Меня она никогда не брала за руку, никогда не смотрела с такой же теплотой.

Еще совсем маленькой я познала чувство зависти и ненужности. Мои бесконечные попытки подняться наверх, вслед за ними приводили к побоям и угрозам. В меня сыпались самые жестокие слова на свете и летели любые предметы, подвернувшиеся ей под руку.

Я кричала… Сколько я себя помню, я постоянно кричала… громко, безостановочно… Временами в мольбах к матери, временами от боли и бессилия. Но наложенные на погреб руны не позволяли добраться до поверхности звукам и их никто не слышал… Никто не приходил меня утешить, успокоить… Тяжело представить сколько слез я выплакала за 10 лет ада…

Я очень хорошо запомнила чувство голода. Чувство страха, что мамочка больше не придет… Но она приходила снова и снова, приносила что-то из еды и спускала тазик с водой, служивший мне ванной, постоянно подгоняя меня и сторонясь.

Когда мне было 6 лет, мы подружились с Адой. Она впервые ослушалась мать и одна спустилась ко мне с куском черничного пирога. Словно загнанный зверек я пялилась на протянутое угощение прежде чем взять его в руки. Разломав его на две части, одну я тут же отправила в рот, другую протянула сестре.

Тогда я впервые услышала ее смех… Чистый, звенящий добром и любовью… Очень испугавшись я отползла к задней стене в попытке спрятаться от непонятного звука. А Ада не прекращая смеяться притянула меня к себе и обняла… 6 долгих лет потребовалось ребенку, чтобы ощутить тепло и ласку… В тот день она еще долго со мной сидела, то гладя меня по голове, то напевая какую-то мелодию…

К 10 годам все моё развитие базировалось на банальном словарном запасе и полным отсутствием манер. Мать так ни разу и не заговорила со мной, не считая угроз и насмешек… Благодаря Аде, которая начала чаще и чаще спускаться ко мне с украденными свечами я знала хотя бы что-то… Часы проведенные за разговорами с ней и ее рассказами казались мне вечностью… Однажды моё хрупкое сердце не выдержало…

— Почему мама не любит меня? — спросила я с дрожащим подбородком сестру.