Но такого же быть не могло? Верно⁈

Щеки горели от пощечин, руки — от встряски, а губы — горели от поцелуев, во время которых в меня пытались вдуть воздух. Понимая все это, я не мог разлепить глаза, словно они слиплись, но тот или та, кто пытался меня разбудить, бил по лицу уж слишком сильно. Тут, волей-неволей, разлепишь все, что захочешь. И у меня, в целом получилось.

Резко встал, вдохнул полной грудью обжигающий кислород, пару раз тряхнул башкой и уставился на Алису, рядом с которой сидела Маша и что-то бормотала.

Слух вернулся сразу, как и обрывки фраз.

—…аша, слышишь?

—…апугал, дурак…

Суккуб и странно измененный человек, в лице которого проявлялись какие-то серости, словно она меняла цвет кожи, пялились на меня со слезами на глазах. Следом обе бросились на шею все также — в порывах истерики.

Успокаивал их долго. А когда вспомнил, точнее, память освежилась, а вместе с ней и все прошедшие события, схватил Алису за плечи, встряхнул и монотонно пробормотал:

— Что с тобой стало⁈ Проклятье? Переселение? Что⁈

Девка с какой-то хитрой улыбкой посмотрела мне в глаза, сощурилась и ответила:

— Теперь, мы, Полина. Мы — темный эль…

— Понял, — перебил ее я, поднялся с пола и, наконец, потянулся во весь рост.

Оглядывая себя по мере возможности и доступности, приметил, что татуировки на ладонях пропали, кольцо, казалось, стало меньше по размерам и давило на палец, хоть дискомфорта я не испытывал, а на теле — не было ни единой царапины.

Что было самым примечательным, пропали все шрамы, родинки и пятна. Хоть их было и немного, но сложилось впечатление, словно мне тело подлатали до идеала.

А еще…

Цепь, которая была на моей шее, лежала под ногами у Маши. И никто из них двоих, не смог мне сказать, в какой это момент, она снялась с меня. А это — уже подозрительно…

— Сколько я… — прошептал я, глядя в лица изумленных девиц. — Пролежал так⁈

— Минут пять, а, может, шесть, — ответила Полина, — Правда, охрана мимо проходила, не знаю, почему в камеру не заглянула. Ты так кричал…

— Подумали, что дохну, — парировал я.

Подошел к решетчатому окну, посмотрел на ночное небо, вдохнул полной грудью свежий воздух и вернулся всем вниманием к своей камере. Наконец, начал ее изучать.