Хрупали под подошвами веточки, шелестела хвоя и пожухлая листва. Тропинок тут было немного — густой подлесок и заболоченные низины не оставляли пространства для маневра. Я уверенно вел Соломина, Стельмаха, Гапоненко и оперов с егерями к ложбине, в которой и располагался лагерь браконьеров — мне довелось побывать тут с экскурсией, когда открывали экотропу. Правда, никаких выложенных камешками дорожек и чистенького, будто причесанного газона тут не было: грязная, едва видная стежка, буреломы, колючие кустарники и ветки, которые так и норовили выколупать глаза и отхлестать по щекам.
— Да ну! — удивился Ян Генрикович, когда я ткнул пальцем в нужном направлении. — Никогда бы не подумал, что там есть какое-никакое удобное место. Я ведь ходил здесь раз двести, мимо вот этих зарослей хмызняка…
Оглянувшись на милиционеров, он поманил их за собой, и пригнувшись, двинул вверх по небольшому холмику. Взобравшись на вершину — принюхался и удовлетворенно кивнул:
— Самогон гонят и мясо коптят. Расслабились. Эх, давно пора было за Смычок браться… — но наткнулся на скептическое выражение лица Соломина и умолк.
Заказник «Смычок» и в мое время был местом, за которое велась вялотекущая борьба между двумя районами, а нынче, несмотря на мифы о тотальном контроле и всемогущей бюрократии — неразберихи было гораздо больше.
Милиционеры разбежались в стороны, окружая ложбину, я с фотоаппаратом занял позицию чуть позади капитана — и даже сделал пару кадров, как он героически вещает в микрофон:
— Граждане браконьеры!.. — и всё прочее, соответствующее моменту.
Дальнейшее прошло довольно обыденно: никакой стрельбы и лихачества. Пятеро несвежего вида мужичков вышли с поднятыми руками, и были приняты и запакованы милиционерами, еще один, одетый поприличнее, попытался бежать, но черно-серой молнией метнулась белозубая собачка — и сбила его с ног, опрокинув ничком и взгромоздившись на спину всеми четырьмя лапами. Это мне тоже удалось заснять — должно было получиться эпично.
Соломин допрашивал задержанных, Стельмах ходил меж землянок и матерился, подсчитывая бобровые шкурки, черепа с опиленными рогами, килограммы мяса. Опера тоже осматривали, разве что не обнюхивая, каждую подозрительную ямку и щелочку.
Наконец, раздался торжествующий свист:
— Гляньте, хлопцы, какая штука! — тайник был найден под разлапистыми корнями покосившегося вяза, и теперь из него тащили самый настоящий пулемет «Максим» с бронещитком и легендарным кожухом для водяного охлаждения ствола.
Эхо войны? Тут было несколько трехлинеек, даже немецкий МР-40, ошибочно именуемый шмайсером, пара люгеров… На лице капитана Соломина появилось мечтательное выражение, когда он отвлекся от допроса и осмотрел все эти находки.
— Гера! — сказал он, перестав именовать меня «товарищем Белозором». — С меня магарыч.
В Гагали, к охотничьему домику, мы добрались только вечером. Доблестная милиция нас долго не отпускала — всякие бумажные и процедурные моменты затянулись всерьез и надолго, потом — ждали Привалова вместе с руководством Жлобинского РОВД, перед которыми нужно было сделать реверансы и провести экскурсию.
Сам полковник Петр Петрович Привалов — грузный мужчина с мощными предплечьями и квадратными лицом — не посчитал ниже своего достоинства подойти ко мне и пожать руку:
— Не ожидал, не ожидал… Я твои статьи постоянно читаю, и думал — ты в основном по архивам сидишь, или там у музыкантов интервью берешь. А тут — орел! Если еще чего накопаешь вон, связывайся с Соломиным. Сработаемся!
Я тут же обнаглел и сунулся с темой про большой и красивый материал, на разворот, подав всё в ярких красках: мол, напишу о героизме милиционеров, небезразличии простых советских людей, охране природы и взаимодействии с БООР и егерской службой. И попросил пару слов для комментария. Если сам Привалов в статье отметится — у шефа варианта другого не будет как в печать ее дать.
— Хрен с тобой, делай! Можно будет еще и профилактику правонарушений сюда приплести, мол — неотвратимость наказания… Только принесешь лично мне на согласование! — тут же добавил ложку дегтя главный районный милиционер.
Но в общем и целом — я трясся на переднем сидении стельмаховского козлика с чувством глубокого морального удовлетворения. И даже совсем не расстроился, когда, останавливая машину у крыльца домика, Ян Генрикович воодушевляюще улыбнулся и сказал:
— Сейчас поужинаем, примем по сто грамм чего там ты в Крапивне надыбал, и спать! Слышите, хлопцы? Никаких посиделок ночных! Завтра подъем в пять утра!