Он не мог скрыть своего ликования.

– Молодец! Молодец! – одобрительно воскликнул он. – Вот и договорились!

Я попытался задать ему еще несколько общих вопросов о старике, но он бесцеремонно прервал меня:

– Спросишь у самого старика. Он будет в твоем полном распоряжении, – с улыбкой пообещал Хорхе.

Он принялся рассказывать мне о своей жизни в Соединенных Штатах и деловой карьере. Поскольку я уже отнес его к категории жуликов, не знающих ни единого английского слова, он вдруг перешел на английский, что привело меня в полное замешательство.

– Так вы говорите по-английски! – воскликнул я, даже не пытаясь скрыть свое изумление.

– Ну разумеется, мой мальчик, – ответил он с техасским акцентом, которому подражал на протяжении всего нашего разговора. – Я ведь говорил, что хотел испытать тебя, проверить, насколько ты находчив. И следует признать, что ты весьма сообразителен.

На великолепном английском он принялся развлекать меня всякими шутками и историями. Мне показалось, что мы добрались до Потама почти мгновенно. Мы подъехали к дому на окраине города и вышли из машины. Хорхе шел впереди, громко выкрикивая имя Лукаса Коронадо.

Откуда-то из глубины дома раздался голос:

– Сюда.

В задней комнате лачуги, прямо на расстеленной на полу козьей шкуре сидел человек. Держа в руках резец и деревянный молоток, он возился с куском дерева, зажатом в его голых ступнях. Удерживая его на месте ногами, человек управлял им, словно огромным вращающимся колесом гончара. Ступни ловко вращали дерево, а руки тем временем обтачивали его резцом. Я никогда в жизни не видел ничего подобного. Он делал маску, выдалбливая в ней углубления искривленным резцом. Непринужденность, с какой он удерживал деревяшку ногами и поворачивал ее, была совершенно замечательной.

Человек был очень худ: вытянутое лицо с резкими чертами, высокие скулы и темная, почти медного цвета кожа. Кожа на лице и шее была так натянута, что казалось, вот-вот лопнет. Он носил тонкие обвисшие усы, которые придавали его угловатому лицу зловещее выражение. У него был орлиный нос с очень тонкой переносицей и свирепые черные глаза. Совершенно черные брови выглядели так, будто были нарисованы карандашом, – как и блестящие, зачесанные назад черные волосы. Мне никогда еще не доводилось видеть такого неприятного лица. При взгляде на него в голову приходил образ итальянского отравителя эпохи Медичи. После внимательного изучения лица Лукаса Коронадо я решил, что самыми подходящими для него будут слова «свирепый» и «угрюмый».

Я заметил, что ноги у него были такими длинными, что, когда он сидел на полу и сжимал ногами кусок дерева, колени доходили до самых плеч. Когда мы подошли ближе, он прервал работу и поднялся. Лукас был худым, как вешалка, и еще выше ростом, чем Хорхе Кампос. Он тут же надел свои гуарачес – как мне показалось, в знак уважения к нам.

– Входите, входите, – без улыбки сказал он. У меня возникло странное ощущение, что Лукас Коронадо вообще не умеет улыбаться. – Что стало причиной такого приятного визита? – спросил он у Хорхе Кампоса.

– Я привел этого молодого человека. Он хочет задать пару вопросов о твоем искусстве, – покровительственным тоном сообщил Хорхе Кампос. – Я поклялся, что ты ответишь на его вопросы совершенно правдиво.

– Ну конечно, конечно, – заверил Лукас Коронадо, окинув меня с ног до головы равнодушным взглядом.

Он перешел на другой язык – я решил, что это язык племени яки. Лукас и Хорхе погрузились в оживленный разговор, и говорили так довольно долго. При этом оба вели себя так, словно я вообще не существовал.

– Есть одна проблема, – наконец сказал мне Хорхе Кампос. – Лукас только что сообщил мне, что сейчас у него очень напряженное время, так как приближаются праздники. Поэтому сегодня он не сможет ответить на все твои вопросы, но обязательно сделает это в другой раз.

– Да, да, конечно, – подтвердил Лукас Коронадо на испанском. – В другой раз – обязательно. В другой раз.

– Нам придется уйти, – сказал Хорхе Кампос, – но я непременно приведу тебя к нему позже.