Севрин выключил радио.
– Старье, – сказал он разочарованно. – Прошлая неделя.
Что за мудацкая муйня? Это были «Т-122 Сакарья». Турецкие РСЗО. Ты знаешь?
Верити легонько кивнула, зная, что Юнис увидит движение в трансляции очков.
А русские? Их самолет сбили, а они грозят ядерными бомбами? А мы – ты, я, кто еще – страдаем фигней?
– Ты меня вроде как от всего этого отвлекла, – сказала Верити, забыв про Севрина. – Извини, – добавила она, уже ему. – Телефон.
– Ничего, – ответил он.
Всему миру может прийти звездец, прям щас.
– Все так говорят.
Я не все. Я вдруг обнаружила, что знаю туеву хучу всего про этот регион. Типа серьезная область специализации.
– Ты ругаешься, как ни один ИИ на моей памяти. – Верити покосилась на Севрина, который в это самое время покосился на нее, так что их взгляды встретились.
Еще бы, блин, не ругаться.
Открылось видео-окошко. Гостиная Джо-Эдди. Кто-то – не Джо-Эдди – стоял перед верстаком, спиной к камере, и разглядывал старую электронику.
20
Бейкер-Миллеровский розовый
– Рада тебя видеть, Уилф, – сказала Дженис. Она сидела в черном сетчатом офисном кресле. Недертон видел на телефоне картинку с камеры на ее устройстве, а Дженис Недертона не видела, хотя он мог при желании показать ей то, что видит сам. – Как Рейни и малыш?
Он и забыл, что она выкрасила гостиную в Бейкер-Миллеровский розовый, казенный оттенок, якобы уменьшающий агрессию заключенных. Управление внутренней безопасности выдало окружному вытрезвителю на три галлона больше, чем требовалось, и Дженис выменяла их на ящик своих домашних консервов. Управление выписало краску, потому что в вытрезвителе часто оказывались буйные личности – до недавних пор округ жил главным образом нелегальным производством синтетических психоактивных веществ. Несмотря на легенду об успокаивающем действии, Недертона оттенок всегда бесил, и сейчас он снова это почувствовал.
– У нас все хорошо, спасибо. А у вас с Мэдисоном?
– Не жалуемся. Чем могу быть полезна?
– У меня просьба, – сказал он. – Хотя скорее к Мэдисону.