Отодвинув тарелку, Урсула, глубоко вздохнув, объяснила, что больше не хочет быть разведчицей.
Человек из Москвы лишился дара речи.
Оглядываясь назад, Урсула не могла точно назвать момент, когда решила отказаться от шпионажа. Возможно, после ареста Фукса или в те долгие месяцы, когда Центр бросил ее на произвол судьбы. Или, быть может, когда бежала из Англии. За последние четыре месяца в Берлине, одинокая, но ничего не опасавшаяся, она наслаждалась покоем, возникающим после того, как ты сложил оружие, миром в душе. Офицер ГРУ пытался ее переубедить, но она была непреклонна. “Я хотела вести гражданскую жизнь. Я сказала ему, что все так же верна Советскому Союзу и проделанной работе, но нервы и способность к сосредоточению уже оставляли желать лучшего. Я чувствовала, что двадцати лет достаточно”.
С профессией советского шпиона не так-то легко распрощаться. Стать членом клуба ГРУ было трудно, но еще труднее было из него выйти. Как правило, офицеры разведки оставляли службу из-за преклонного возраста, опалы или смерти. Двадцать лет назад Зорге мрачно предостерегал Урсулу, что произойдет, если она попытается пойти на попятную. Она не раз рисковала ради Красной армии, но самым большим риском было решение ее покинуть.
Урсула знала, чего она хочет. “Я настаивала на своем”.
И Центр ее отпустил. Точно так же как она пережила чистки, Урсула сумела получить разрешение ГРУ покинуть его ряды так, как не дозволялось ни одному другому офицеру. Власть Сталина зиждилась на полном подчинении, но Урсула, как и во всем другом, была исключением из правил. Уход из разведки без упреков, карательных мер и сожалений свидетельствует о ее огромном авторитете.
Урсула получила место ответственной за пропаганду в пресс-бюро правительства Восточной Германии. Она писала ежедневные пресс-коммюнике и дважды в месяц редактировала “Бюллетень против американского империализма”. Ее руководителем был Герхарт Эйслер, блюститель идеологии, шпионивший за ней в начале ее вербовки в Шанхае и настаивавший, чтобы она носила шляпу.
Детям опять пришлось привыкать к совершенно новой жизни. Увлечение Нины британской королевской семьей прошло, и она вступила в Союз свободной немецкой молодежи. Питер быстро сменил свой деревенский английский на берлинский жаргон. Как только его нога восстановилась, Лен Бертон вылетел в Берлин – это случилось в июне 1950 года. Его взяли на работу в Восточногерманскую информационную службу. Через год, покинув Абердин, Миша, юный идеалист-социалист, также устроился в коммунистической Восточной Германии. Семья вновь воссоединилась.
Восточная Германия была полицейским государством, где слежка граждан друг за другом приветствовалась, поощрялась и становилась инструментом давления. Министерство государственной безопасности, или Штази, было одной из наиболее действенных и репрессивных сил тайной полиции с огромной сетью осведомителей. Здесь следили за всеми, и Урсула не была исключением.
В первых рапортах Штази на Урсулу ей давалась положительная оценка, отмечалось, что она “двадцать лет прожила за границей, выполняя конфиденциальную работу для партии”. Склад ее характера называли “скромным и самодостаточным… она открыта, честна и надежна”. Но, как и над всеми, вернувшимися с Запада, а особенно евреями и любыми лицами, задействованными в разведке, над ней нависло облако подозрений. “Все находившиеся в изгнании в капиталистической стране считались неблагонадежными”, – писала она. Штази требовались сведения о ее допросе сотрудниками МИ-5, о вербовке Александра Фута и, как ни странно, Мари Гинзберг, секретаря Лиги Наций в Женеве, которая помогла ей получить поддельный паспорт. Гинзберг подозревали в связях с “американско-сионистской шпионской организацией”. В Штази неодобрительно отмечали, что Урсула “родом из семьи с буржуазным прошлым”. Ее пригласили дать показания перед Центральной контрольной комиссией партии. В конфиденциальном донесении Штази сообщалось, что она слишком независима в суждениях: “Она до сих пор не преодолела свои мелкобуржуазные наклонности, в числе которых замечена индивидуалистическая позиция”. Урсула построила карьеру, уходя от слежки, и неустанное пристальное наблюдение со стороны государства выводило ее из себя. Она даже написала Эриху Мильке, наводившему ужас начальнику Штази, возмущаясь, что соседей расспрашивают о ее политической благонадежности. “В одном из домов в отсутствие родителей за оценкой моей благонадежности и моего поведения обратились к восемнадцатилетней девочке, – писала Урсула Мильке. – Скажите своим сотрудникам, чтобы они впредь воздерживались от подобного вынюхивания”. В ответ она получила извинения. Но слежка продолжилась.
В обстановке растущей антисемитской шпиономании в Восточной Германии британская разведка разглядела свой шанс. Если режим займется чисткой евреев-коммунистов, Урсула Бертон и Юрген Кучински попадут под удар. У МИ-5 появился план их вербовки или, по крайней мере, попытки переманить их на сторону Великобритании. 23 января 1953 года полковник Робертсон отправил в МИ-6 записку, предложив следующую сделку для Урсулы и Юргена: надежное укрытие в Британии и иммунитет от уголовного преследования в обмен на сотрудничество. “Эти люди могут владеть ценной информацией о российской разведке, и стоило бы приложить значительные усилия, чтобы попытаться заполучить их, а вместе с ними и их информацию… Мы осознаем, что, как бы ни были они взволнованы неопределенностью своего будущего в условиях коммунистического режима, опасения, связанные с законными и прочими карательными мерами со стороны британских властей в их отношении, существенно превосходят это беспокойство […] сделайте все возможное, чтобы дать им понять, что у них нет оснований опасаться на этот счет”. Неизвестно, было ли сделано это предложение и как на него отреагировали Урсула и Юрген, так как досье МИ-6 до сих пор закрыты.
В конце 1953 года Урсула получила официальный выговор за то, что забыла убрать в сейф конфиденциальные документы, оставив их на столе. Глубокая ирония заключалась в том, что человека, десятки лет скрывавшего тайны, способные перевернуть мир, обвиняли в “грубом должностном нарушении” за оставленное на видном месте безобидное пресс-коммюнике. Урсула уволилась, ненадолго устроилась в Министерство иностранных дел, а потом и вовсе рассталась с государственной службой.
Однако в ее жизни открылась новая, гораздо более удивительная глава. В 1956 году она профессионально занялась сочинительством – у нее был новый псевдоним, новое призвание и новая роль. Отныне она стала Рут Вернер, писательницей.
Урсула писала с самого детства, вкладывая в романтические приключенческие рассказы всю силу своего живого воображения. У разведчиков с писателями много общего: и те и другие создают воображаемый мир и пытаются вовлечь в него других. Некоторые величайшие писатели XX века тоже были разведчиками, в том числе Грэм Грин, Сомерсет Моэм, Ян Флеминг и Джон Ле Карре. Во многих отношениях жизнь Урсулы была вымыслом: миру она представлялась одним человеком, будучи на самом деле совершенно другим. Благодаря Рут Вернер она опять создала новый образ.
Урсула написала четырнадцать книг, преимущественно рассказов для детей и молодежи. Это была художественная литература, во многом автобиографическая, повествовавшая о событиях ее жизни, когда она была юной коммунисткой в Берлине, о ее любовных романах, о жизни в Китае и Швейцарии. Отчасти творчество было способом написать о своей подпольной жизни, минуя восточногерманских цензоров, но это была еще и внутренняя потребность. Сама она всегда считала себя главной героиней собственной насыщенной драмы, захватывающие сюжеты легко давались ей как в жизни, так и на бумаге. Урсула тщательно маскировала своих героев, но ее рассказы по сути были правдивым, прекрасно написанным и наблюдательным описанием жизни, полной приключений и происшествий. К тому же они прекрасно продавались, а некоторые даже стали бестселлерами. Вернер с небольшим преувеличением называли восточногерманской Энид Блайтон. Под наобум выбранным псевдонимом Рут Вернер Урсула прославилась куда больше, чем под собственным именем.
В 1956 году, спустя три года после смерти Сталина, диктатора осудил его преемник Никита Хрущев – так начала всплывать правда об ужасе сталинских чисток. Преступления Сталина и масштабы преступной бойни вызвали у Урсулы смятение и возмущение. “Я лишилась стольких друзей”, – писала она. Еще в 1937 году в Москве она знала об убийствах невинных мужчин и женщин, даже близких ее знакомых, но вслух не возмущалась. Это было бы равноценно самоубийству. Как и миллионы других, она делала вид, будто ничего не происходит, и продолжала заниматься своим делом. Урсулу терзала вина выжившего. “Почему я осталась невредима? Я не знаю, возможно, потому что выбор так называемых виновных был совершенно произволен”.
В тот год, когда Урсула сменила карьеру и имя, Рудольф Гамбургер наконец вышел из ГУЛАГа.
Десять лет Руди, один из полутора миллионов заключенных советских трудовых лагерей, делал заметки и рисовал наброски о голоде, истощении, холоде, тоске и любви. В Карлаге в казахстанских степях Руди познакомился с Фатимой – иранкой, попавшей в лагерь после того, как в ее доме, нарушив запрет, собрались мусульмане. Она работала на кухне. Они занимались любовью в подсобке. “Утешаясь мимолетной радостью любви, можно забыть о бесчеловечности нашей длительной ссылки”, – писал он. Фатима забеременела и сделала аборт. Вскоре после этого Руди снова перевели в другой лагерь. “Она плачет, и ее заплаканные черные глаза провожают меня, пока ворота не исчезают далеко позади… Возможно ли еще где-то в мире счастье, мир, человечность?” – недоумевал он. Оказавшись в лагере на лесозаготовках у подножия Урала, слишком слабый для работы на лесоповале, перспективный некогда архитектор занимался рутинным ремонтом лагерных построек. “Все это приводит меня в ужас, – писал он. – Ничтожные задачи, бараки и колючая проволока не позволяют мне забыть, где я, отвлечься от голода и паразитов. На что мне надеяться, если я доживу до освобождения, изнуренному голодом, истерзанному чудовищами, поседевшему созданию, лишенному права на жизнь и работу? Но Фатима была права: не сдавайся. Сдаться – все равно что умереть”. Один из его соседей по бараку получил из дома бандероль с четырьмя килограммами сахара, сел на койку, съел разом все содержимое посылки и тут же умер – совершил сахарное самоубийство. В 1951 году Руди снова перевели в другой лагерь, заключенные которого строили крупнейшую в мире гидроэлектростанцию, после чего он вновь оказался на “ненавистном Урале”.
В 1953 году официально освобожденный Рудольф Гамбургер попал в новый плен. Ему запрещалось покидать Советский Союз. “Куда хотите поехать?” – спросили его. Паспорта у него не было, единственным документом, удостоверяющим его личность, была справка об освобождении. “Что мне известно об этой стране спустя девять с половиной лет беспросветной изоляции? Я словно слепой, которого спрашивают, в какой цвет выкрасить его комнату – красный или синий”. Судьба занесла Руди в город Миллерово, где он руководил стройкой. К тому времени Урсуле и другим людям было известно, где он находится, и они добивались для него разрешения вернуться в Германию, однако Руди не вписывался ни в одну из существовавших бюрократических категорий, так как не был ни военнопленным, ни беженцем из нацистской Германии. На все бумажные проволочки уйдет еще два года.
Наконец в июле 1955 года Руди Гамбургер вернулся в Берлин. Урсула рассказала детям, что он “возвращается после длительного пребывания в Советском Союзе”. В последний раз Миша видел отца шестнадцать лет назад. Урсула также воспользовалась поводом, чтобы сообщить дочери, что ее отец – не Руди, как та всегда считала, а литовский матрос, о котором она впервые слышала. Нина чопорно ответила: “Мама, я совсем не рада, что у тебя было так много мужчин”.