Буркнув в ответ что-то неопределенно, Манасевич шагнул в камеру, остановился напротив соскочившего при виде начальства уголовника. Оглядел карлика с ног до головы, приказал:

– На стул становись. Я люблю, чтобы глаза в глаза… Живее!

Дождавшись, пока карлик вскарабкается на стул, надворный советник снова оглядел задержанного с большой головы до коротких кривых ножек.

– Имя? Кличка?

– Сроду Крохой-Матехой кликали, господин начальник! Ту вашему благородию и имя, и кличка мои…

– Давно ли по «куклимам»[21] работаешь?

– Сызмальства научен, господин начальник.

– Английский паспорт для господина литератора сделал? Для господина Дорошевича?

– Мне побоку – для кого, господин начальник! Велел старшой наш сделать – я и сделал.

– Хорошо сделал? Качественно? Не засыплется на границе человек с твоим «куклимом»?

– До сей поры претензиев не было, господин начальник. Потому мне старшой и велел человеку помочь…

– «Претензиев»! – передразнил Мануйлов, – паспорт-то английский! Языкам обучен?

– Знаю мало-мало, господин начальник.

– Знаешь, говоришь? – Мануйлов вытянул из кармана кожаные перчатки с нашитыми на фаланги пальцев свинцовыми полосками. – Quel âge as-tu, la punaise pervers?[22]

При виде перчаток Кроха-Матеха заметно побледнел, переступил ногами:

– Quarante ans dans l'année à venir sera. Battre les aurez, monsieur le chef? Après tout, j'ai tout dit…[23]

– Не бить, а учить! – развеселился надворный советник. – А может, и не стану – как разговор пойдет. Вот скажи, клоп, сколько ты за паспорт тот с господина литератора взял?

– Ни копейки не взял, господин начальник, – Кроха не спускал расширенных глаз с перчаток, которые Манасевич медленно натягивал на руки. – Уважают его на Хитровке за правду, за честность, за книжку его про Сахалин…

– Уважают, говоришь? И ты уважаешь? А что ж сдал господина литератора со всеми потрохами? А? Тебя же по другому делу замели, клоп поганый!

– Мой грех, господин начальник! Я ведь перед тем, как за паспорт настоящий браться, руку на черновичках набивал. И не выбросил те бумажки, будь они прокляты! А ваши, сыскные московские, нашли их. И взялись за меня…