По приезде в Кабул мне сразу же захотелось увидеться с нашими верными друзьями — господином Мунсифом и Аймалом. Они даже не подозревали, что случилось невероятное и мы снова в Афганистане. Я понимал, что любые встречи для нас сейчас были чрезвычайно опасны, но я просил Бога о том, чтобы Он дал нам возможность увидеться с ними и сохранил нас.

С ужасом я узнал, что семья Мунсифов переехала. У меня не было ни малейшего представления, где их искать, а расспросы могли принести больше проблем, чем полезной информации. Я стал расхаживать по улицам города в надежде увидеть знакомое лицо господина Мунсифа или кого-нибудь из его родных. И хотя в толпе улиц такие поиски казались совершенно бесполезными, я не переставал молить Бога о помощи.

Через полгода наш общий друг рискнул передать мне адрес магазина, где господин Мунсиф получал почту. По моей просьбе еще один друг написал господину Мунсифу записку от моего имени и отнес в магазин. Мы договорились встретиться в одном общественном здании через два дня, надеясь, что встреча в таком месте не вызовет особых подозрений.

Меня ужасно раздражала сложившаяся ситуация. Что же это за безумное время, которое вынуждает всего опасаться? Почему друзья не могут спокойно встретиться? Почему мы не можем открыто семьями сходить друг к другу в гости?

Я приехал к месту встречи за пять минут до назначенного времени, вошел в условленное здание и сел, тихо благодаря Бога за то, что мне наконец-то удалось разыскать своего учителя. Увидев медленно приближающегося к зданию господина Мунсифа, я сделал глубокий вдох, чтобы справиться с нахлынувшими чувствами.

Мы крепко обнялись. Он сказал, что не мог спать две ночи после того, как получил мою записку. Час, проведенный вместе, пролетел невероятно быстро. Глядя вслед удаляющемуся учителю, я стал невольно строить планы на будущее в надежде, что мы сможем видеться с ним и его семьей чаще.

И хотя с Аймалом и его родными связаться было проще, за тринадцать месяцев мы лишь дважды отважились пойти на этот отчаянный риск и навестить их. Оба раза это были долгожданные семейные встречи, полные радости и молитв. Но все время над нами висела тяжесть тревоги, мы знали, что в любой момент дом может быть обыскан солдатами, и это, скорее всего, означало арест всех присутствующих. Но несмотря на опасность, мы были так счастливы, что снова можем быть вместе, и верили, что Бог сохранит этот дом.

То, что Бог обещал защитить нас в этой растерзанной войной стране, совершенно не означало, что можно поступать безрассудно. Однако я свободно ходил на базар, где советские солдаты боялись появляться, рискуя лишиться жизни или попасть в заложники. Иногда люди с недоумением спрашивали, откуда я приехал, и я отвечал: «Из Америки». Я слышал, как они переговаривались друг с другом на пушту или дари: «Нет, он не американец, он русский, только хорошо говорит по-английски», или: «Он говорит неправду, он просто хочет нам понравиться». Порой мне приходилось показывать паспорт, но в большинстве случаев и это было бесполезно. Люди не могли себе представить, что среди них может оказаться американец.

Как-то раз, прогуливаясь по грязной улочке в районе базара, я остановился переброситься парой слов с продавцами. Никто не осмеливался вступать со мной в долгие беседы, и в подобных обстоятельствах это было совершенно объяснимо.

Какой-то продавец лет тридцати спросил меня, откуда я. Я ответил. Пуштуны обычно отличаются откровенностью, и он не был исключением. Бесстрашно он усадил меня пить чай и стал рассказывать мне о том, что его брат живет в Западной Германии. Люди предпочитали не распространяться о том, где находятся их родственники, но он, казалось, не боялся мне это доверить.

Через некоторое время к нам подошел афганец в коротком пальто поверх традиционной одежды. Он спросил продавца: «Кто это такой?». Он не подозревал, что я понимаю пушту. Я заметил у него под пальто автомат.

Продавец ответил: «А-а-а, так, один американец сидит тут».

Человек с автоматом посмотрел на меня и громко рассмеялся.

После того как он ушел, смеяться начал продавец. Он не знал, что сказать человеку с автоматом, поэтому сказал ему абсолютную правду. Но эта правда звучала настолько абсурдно, что тот ему не поверил.

То же самое было с афганскими солдатами. Обычно они смеялись, а потом спрашивали: «А если честно, ты откуда?».

Однажды ночью, лежа в постели, я вспомнил, как несколько месяцев назад, в марте 1982 года, — прямо перед отъездом из Германии — наш хороший друг Натан Барнес и его жена помогали нам паковать вещи. Было уже за полночь, когда все вещи наконец были уложены, и они собрались идти домой. Натан был уже на пороге, как вдруг почувствовал, что Бог хочет нам через него что-то сказать: