С капитаном Талызиным также случился неприятный казус. Присяжный поверенный, защищавший интересы губернаторского семейства, настоял на включении артиллериста в число ответчиков. В результате солидарная материальная ответственность как корова языком слизнула небольшое фамильное имение небогатого военного. Петр хмурился, надеясь на материальный удар исключительно по главным виновникам своих злоключений. Штабс-капитан, хоть и сыгравший роль спускового крючка в той истории, особой злости у Самохвалова не вызывал. Увидев колебания истца, Плевако выпросил у председательствующего краткий перерыв, оттащил клиента в сторону и зло спросил:
— Петр Андреевич, когда вас прижали к стене и грозились отправить на каторгу, кто-нибудь из них вас пожалел? Пришел на помощь? Думаете, Талызин носил бы вам передачи в острог? Дудки! Вам помогли лишь брат да Можайский. И я, за большие деньги. Почему вы их должны жалеть?
— Да, но...
— Никаких «но». Соберитесь, сударь. Мне нужна ваша твердая уверенность в правоте, чтобы ободрать их до нитки.
Вручив Самохвалову копии решений по обоим делам, звезда адвокатуры неожиданно заявила:
— Начинается самое трудное.
— Но мы же выиграли?
— А кто принесет вам ваши деньги? Писарь-делопроизводитель от судебных приставов Петербургского окружного суда отправит бумагу в Минский департамент юстиции. В курсе, мой друг, что ненаглядный князь оправился от удара, и вновь держит губернию в ежовых рукавицах? Теперь представьте местного пристава, явившегося к нему с требованием в пятьдесят тысяч рублей.
— Задача. Советом поможете?
— Извольте. Обратитесь к питерским исполнителям. Как только в Минске задержка с взысканием выйдет, пристав туда отправится и такой шум учинит, что Трубецкого даже его родство с Гедиминами и Романовыми не спасет. Но с судейским делиться придется.
— Сколько?
— По-разному. От десятины и выше.
Снова поправив свое материальное положение, Плевако, любивший говаривать «я сытый, давно сытый человек», с торжествующим видом укатил в Москву. Самохвалов скрепя сердце побрел к столоначальнику приставов. Несмотря на победу в трех делах, им владело желание впредь всеми силами избегать российскую юстицию, хищное, жирное и абсолютно бесчеловечное чудовище.
Первые деньги поступили лишь к зиме — с продажи усадьбы злополучного капитана. Петр оплатил постройку новой аэродинамической трубы — огромной, в которой можно продуть самолет в натуральную величину.
— Однако-с! Дистанции огромного размера, — впечатленный увиденным, Жуковский даже Грибоедова процитировал. — А внутреннее убранство подобно вашему первому опытному залу.
— Намекаете на мою комнату в доме на Васильевском? Не судите строго, дорогой Николай Егорович, сваять трубу диаметром четырнадцать метров мне не под силу, да и незачем. В небе нет ровных потоков. Обдуваю аппараты как есть.
Пригород столицы, ограниченный несколькими железнодорожными ветками и перечеркнутый речкой Волковкой, был отдан воздухоплавателям по принципу: «Бери, Боже, что мне негоже». Излюбленное место лихих людей, дуэлянтов и прочих далеких от законопослушания субъектов приглянулось военным для артиллерийских учений. Когда же с увеличением дальности стрельбы Волковское поле стало тесноватым, эту местами заболоченную и обильно изрытую воронками местность отдали аэронавтам волей военного министра Ванновского. Подумаешь — болота, небо-то везде одинаковое, и во вновь образованном Воздухоплавательном парке ввысь поднялись первые русские офицеры.
Когда Самохвалов, пользуясь репутацией брата-поставщика лошадей для кавалерии и собственной славой планериста, пробился на прием к генералу, тот на просьбу выделить охраняемый армией кусок территории сразу вспомнил про Волково. Там, где Можайскому указывали на дверь, Петр Андреевич проскользнул как нож в масло. Во-первых, он не просил святого — казенных денег, и без того на всех не хватавших. Во-вторых, его аппараты летали, а не елозили по траве.
Соседство аэронавтов пришлось как нельзя кстати. Рано или поздно начнутся полеты, и самолетами неизбежно заинтересуется Военное министерство, причем всерьез, а не как взбалмошные офицеры губернского гарнизона. Здесь же военная школа людей, грезивших небом, но имевшим шанс прикоснуться к нему только пока на воздушных шарах.
К железнодорожным путям, уходящим на Витебск и далее в злополучное княжество Трубецкого, Самохвалов пристроил ветку с тупичком. Туда и приходили вагоны с качественным зимним лесом. На старом фундаменте, верно, еще екатерининских времен, вырос сарай-переросток двадцать на четырнадцать метров, без единой центральной опоры, с покатой арочной крышей.