Покончив с этим делом, мы отправились завтракать. Завтрак был подан на большом белом столе, без скатерти и приборов. Перед каждым из приглашенных (всех было сто пятьдесят четыре человека — командиры аэрокаров, Рапо, Том Дэвис и мы с Пижоном) стояла тарелка с несколькими круглыми лепешечками разных цветов. Этот способ «концентрированного» питания только еще начал входить в употребление. Лепешечки или таблетки называли «бертлотками» — по имени знаменитого химика Бертло, основателя химического синтеза, который еще в те времена предвидел этот результат успехов химии. Каждая таблетка содержала в концентрированной форме порцию какого-нибудь кушанья. Таким образом, не более как в две минуты я успел проглотить порцию бифштекса, рагу из кролика, фазана и ананас в качестве десерта; все вполне удовлетворительного качества. Концентрированные вина также были очень хороши; таблетка быстро таяла во рту и впечатление почти не отличалось от того, которое производит стакан бордо или лафита.

— Как же, однако, Рапо провозгласит тост? — шепнул мне Пижон. — Без тоста не обойдешься, а бокалов нет; не лепешку же поднимать?…

Но адмирал как будто подслушал слова моего помощника. Он обнажил и поднял вверх короткую шпагу, которую офицеры воздушной армии носили у пояса. Его жест был как бы сигналом. Полтораста клинков сверкнули в воздухе; наступила гробовая тишина.

— Товарищи! — сказал адмирал громким, звучным голосом. — Не бокал, а меч поднимаем мы сегодня в честь нашей матери Республики! Этим мечом, символом беспощадной войны, которая начинается, которая уже началась, мы уничтожим противника. Без сомнения, кампания, участниками и жертвами которой мы явимся — вы, господа, и я — будет свирепая, неумолимая, дикая до такой степени, что народы уже не захотят в будущем возобновлять ее. Пожелаем, чтобы так было, чтобы человечество отказалось, наконец, от безумной страсти к резне! Но поклянемся, что заносчивый враг, кошмар Европы, ненавистник свободы и мира, кующий иго народам, не встретит с нашей стороны ничего, кроме опустошения, пожара и смерти! Поклянемся отдать нашу жизнь, чтобы обеспечить победу за Францией и ее союзниками! Я не обещаю вам лавров, наград, радостного возвращения — я, обреченный, веду на смерть вас, обреченных, чтобы дать нашей родине возможность установить вечный мир человечества. Да здравствует Франция! Да здравствует Республика!

Я думал, что зала обрушится от оглушительных криков.

Когда все успокоились, аэрадмирал отдал приказ об отлете.

Зала мгновенно опустела: офицеры поспешили к лифтам, чтобы подняться к своим кораблям.

Загремели сигналы: сирены, трубы, свистки будили эхо, перекатывавшиеся в горах.

Мы вышли из залы последними, вместе с Рапо и Дэвисом.

— Досадно, что нам нельзя отправиться вместе с вами — вздохнул Пижон.

— Почему же нет, — ответил аэрадмирал. — Я не могу вам сказать, куда мы направляемся — это пока тайна; но ничего не имею против вашего присутствия при наших эволюциях, при наших битвах… Предупреждаю только, что вам придется испытывать довольно сильные впечатления. Но вы, конечно, знали, на что идете, принимая на себя обязанности военных корреспондентов.

Разумеется, я не мог упустить такого случая. Аэрадмирал разрешил мне отправиться на «Монгольфье», флагманском аэрокаре; Пижон поместился на «Сантос Дюмоне», в обществе Томаса Дэвиса.

«Монгольфье» должен был тронуться в путь последним, чтобы занять потом место во главе этой небесной армады. Таким образом, мне удалось видеть отправку флота. По данному сигналу — пушечному выстрелу — все аэрокары, большие и малые, за исключением флагмана, разом, с математическою правильностью, ринулись в пространство с оглушительным шумом моторов.

Точно стая исполинских летучих рыб, крылатых китов, фантастических акул, вылетавших из глубоких пучин в воздушные пространства!

Это была поистине фантастическая, ни с чем не сравнимая картина.

Как легко, уверенно, стройно маневрировали они перед нашими глазами! Только теперь, когда я видел перед собой целый флот воздушных судов, я мог оценить успехи, сделанные аэронавтикой за такой сравнительно короткий промежуток времени.

Но свисток, возвещавший об отлете адмиральского аэрокара, вернул меня к действительности. Мы вошли в гондолу — и, минуту спустя, «Монгольфье» плавно вылетел из своего туннеля. Поднявшись на высоту двухсот метров над самым высоким пиком арсенала, г. Драпье дал полный ход и, через несколько мгновений, адмиральский корабль стал во главе флота, выстроившегося огромным полукругом в полной боевой готовности.