В эту минуту у меня мелькнула мысль, овладевшая мной с неотразимой силой.

— Я поговорю с толпой — ответил я полицейскому. — Надеюсь, мне удастся её утихомирить.

На террасе нашей редакции имелся фонограф с амплификатором, — исполинской трубой, возвещавшей оглушительным голосом содержание полученных и еще ненапечатанных телеграмм. Этим прибором можно было пользоваться и для разговора с толпой. Вам не приходилось кричать, надрывая горло; вы говорили в приемный аппарат обыкновенным голосом, который выходил из амплификатора громовыми звуками, совершенно отчетливыми, с сохранением интонации. Я сказал:

— Граждане! Я понимаю и разделяю ваше негодование. (Браво! Потом глубокая тишина.) Но теперь, в разгар войны, перед лицом неприятеля, не время для восстания — да оно и не вернет нам потерянного. Верите ли вы человеку, который осветил и поднял все это дело? (Верим, верим!) Слушайте же, чтобы отнять у врагов преимущество, которое мы сами упустили из рук, нам остается одно: уничтожить этого Джима Кеога с его машиной. (Да! Да! Но как!) Я беру это на себя. (Браво!) Повторяю, я беру это на себя. Дайте мне четыре недели срока; это немного, но я приложу всю свою энергию — и обещаю вам расправиться с бандитом. Это все, что нам нужно. Я ручаюсь, что он не продал секрет своего изобретения; он продал только «Сириус», а за изобретение возьмет не такую сумму, когда его действие выяснится вполне. Но я уничтожу его вместе с «Сириусом» раньше, чем это случится. Даю вам клятву, что сделаю это. (Браво!) Но и вы исполните мое требование: разойдитесь по домам, соблюдайте порядок, уважайте законы. Быть может, наступит минута, когда мне потребуется ваша помощь. Тогда я позову вас. (Мы придем, все придем!) Теперь же я прошу от вас спокойствия. Я, со своей стороны, беру на себя обязательство. Если, спустя четыре недели Джим Кеог не будет еще уничтожен и обезврежен, то это будет значить, что я сам погиб при исполнении этой задачи.

Я, может быть, немножко далеко зашел в своих обещаниях, но события последних дней возбуждали меня. Как бы то ни было, мне удалось успокоить толпу. Понемногу они разошлись и я поговорив с патроном о своем предприятии, для которого он согласился отдать в мое распоряжение наш аэрокар «Южный», отправился домой спать.

Проснувшись поздно утром — усталость, копившаяся в течение десяти дней, сказалась наконец, и в ту ночь я проспал как убитый более десяти часов — я первым делом просмотрел газету.

Война, как это ни странно, затягивалась. Пушки гремели всюду, но результаты не складывались во что-нибудь определенное. Громадные усилия делались на суше, на море, в воздухе, но общий ход дел оставался неясным.

Второе сражение между французами и немцами в окрестностях Бельфора завершилось, после пятнадцатичасового артиллерийского боя, результатом, возможность которого техники давно предвидели — у обеих сторон истощились боевые припасы. Наш летучий полк уничтожил транспорт, подвозивший новые запасы немцам, но и неприятель, смелым обходным движением двух тысяч автомобилей с двадцатью тысячами солдат, успел отрезать наши транспорты. Сражение должно было прекратиться. Генералы обеих армий сочли неблагоразумным пытаться решить бой, как в старые времена, холодным оружием, потому что добираться до неприятеля приходилось сквозь чащу колючей проволоки, через волчьи ямы, среди рассеянных повсюду разрывных снарядов.

В Северном море произошел бой между почти равносильными эскадрами, английской и немецкой, не давший решительных результатов. Немцы потеряли семь, англичане — шесть судов.

Обнаруживались уже экономические последствия войны — падение акций и бумаг, банкротства, закрытие фабрик, местами в Германии начался уже настоящий голод. Ее внешняя торговля затормозилась благодаря господству англичан в море. По вычислению наших газет, расходы на войну составляли для Франции около миллиарда франков в неделю, для других стран, конечно, не меньше. Что же будет, если она продлится несколько месяцев? Где взять денег? Заем? Но весь мир охвачен войной — кроме разве таких стран, которые могут быть только должниками, а не кредиторами, как Турция и Китай…

Но всего более поразила меня заметка, озаглавленная: «Осада Лондона». В ней сообщалось, что лондонские власти, в ожидании воздушной осады Лондона двумя тысячами германских аэрокаров, принимают более серьезные меры для охраны населения, чем опереточные шлемы и шиты парижан. С помощью быстродействующих сверлящих машин новейшего типа вырыты уже сотни километров подземных галерей, в которых жители могут укрываться от разрывных снарядов воздушного флота.

Раздумывая об этих новостях, я вышел из дома. Мне пришло в голову навестить мисс Аду Вандеркуйп. Бедной девушке пришлось пережить в последнее время столько волнений. Два раза она уже считала своего жениха погибшим, и два раза он чудом ускользал от катастроф, стоивших жизни его спутникам. Удалось ли ему благополучно выпутаться из своего третьего приключения?

Я застал мисс Аду в самом радостном настроении. Она дала мне прочесть телеграмму Тома Дэвиса из Бергена от 29 сентября. Он и его спутник лейтенант Шукэ благополучно спустились в лесу, в Норвегии, добрались до Бергена и отсюда намеревались отправиться в Англию.

Здесь я познакомился с г. Франсуа Реальмоном, старшим братом командира «людей-крабов», погибшего в устье Эльбы. Он только что вернулся из Японии, куда был командирован в качестве инструктора аэронавтики. С ним приехали пятеро японцев, намеревавшихся заканчивать свое образование в специальной аэротактической школе в Лондоне. Я заметил, что французские школы могли бы дать им больше, так как Англия по-прежнему возлагала все надежды на свой грандиозный флот и пренебрегала аэронавтикой; они согласились со мною, но не могли нарушить предписания своего начальства.

Пока мы разговаривали, слуга принес только что появившееся на улицах приложение к «3000 году», нашему сопернику. В нем оказалась действительно сенсационная новость.

Заметка сопровождалась ядовитым примечанием: «Вот подходящий случай для хвастуна, обещавшего вчера уничтожить Джима Кеога, отправиться искать его в туманах Англии».