— Без директивы из главка, решение может быть принято тремя вышестоящими руководителями учреждения. — севшим от волнения голосом произнес Шепелев. — То есть, кто угодно из нас, может проголосовать. Понимаю, не все могут взять на себя такой груз, такую ответственность, поэтому, даю слово офицера, ни к кому из воздержавшихся претензий не будет. Итак, кто «за»?

Посмотрев на подчиненных, сидевших неподвижно, словно истуканы, Шепелев первым поднял руку. Прошло не меньше минуты, прежде чем поднялась вторая. Рыков, медленно, понурив голову, приподнял руку над столом. Качановский поднес руку ко рту, будто прикрывая зевок, но, дрогнув всем телом, опустил. Прошло еще около минуты, прежде чем проголосовал третий руководитель, начальник охраны, Веселкин Макар Николаевич. Остальные, увидев три поднятых руки, вздохнули с облегчением — грех на свою душу брать не придется…

— Вот приказы, за моей подписью. Рыков, Весёлкин, поставьте свои резолюции. — Шепелев достал из лежащей на столе папки стопку документов, со свежими печатями. — Зарегистрируйте в канцелярии, доведите до ведома подразделений. Сан Саныч, собери всех в клубе, через час. Да поможет нам Бог, ребята…

Когда подчиненные вышли из кабинета, Иван Степанович запер дверь на ключ, достал из шкафа баночку таблеток, резким движением бросил в рот сразу три белых кругляша и запил водой из бутылки. Затем, по дороге к креслу, мотая головой из стороны в сторону, несколько раз громко ударил кулаком в ладонь, В висках шумело, голова налилась свинцом, хотелось кричать, но полковник лишь крепче сжал зубы. Понимание, что он делает всё правильно, не приносило облегчения. Президент исчез, губернатор погиб, начальник главка УФСИН неизвестно где, города охвачены неизвестной инфекцией, превращающей людей в кровожадных психов, а у него сидят полторы тысячи матерых уголовников, способных превратить и без того гибнущий город, в царство хаоса и насилия…

Когда лекарство подействовало, Шепелев поднял трубку телефона спецсвязи. Кошкин, Юрий Владимирович, мэр города, ответил моментально, словно держал руку над аппаратом в ожидании звонка.

— Ююаа..- заплетающимся, непослушным языком пробормотал полковник. — Мммы... ешили… сс… зза…

— Иван, с тобой все в порядке?! — встревоженно спросил Кошкин. — Ты выпил?

— Ннт… Лек... сстфоо… П..о.дет… — с трудом выговорил Иван Степанович.

— Сегодня… чистить начнете? — мэр знал о теме утреннего совещания в колонии.

— Ттаа… Скоо... оо..

— Ваня, держитесь там. Приходи в себя, звони, если помощь понадобится. У нас самих тут не сахар, но попробую что-нибудь сделать. — пообещал Кошкин. — Не прощаемся.

Положив трубку, Шепелев с облегчением откинулся на высокую спинку кресла, сомкнул налившиеся тяжестью веки. Голова еще кружилась, перед взором то и дело вспыхивали искры, но вскоре всё прошло. Проговорив вслух матерный стишок, сочиненный одним из давних сидельцев, Иван Степанович убедился, что язык уже не заплетается. Посмотрев на часы, грузно поднялся из кресла. Ноги предательски дрожали, хотя сознание уже очистилось.

— Соберись, тряпка! — вслух приказал сам себе полковник, одергивая китель.

Закрыв глаза, начальник колонии постоял еще минуту, глубоко дыша. Постепенно его плечи расправились, ноги перестали дрожать. Твердым, почти чеканным шагом, вышел из кабинета, прокручивая в голове слова предстоящего обращения к персоналу.

Начинался страшный, тяжелый день, в котором для слабости и сомнений не было места.

Поздним вечером, вертя в руке стакан с разведенным спиртом, полковник снова поднял трубку телефона для связи с мэром.

— Юра… У нас… Всё… — севшим до хрипоты голосом сообщил Шепелев. — Если можешь, пришли кого-нибудь, кого не жалко, убраться… Мои ребята, после сегодняшнего… Не смогут…

— Понял, Ваня… — мрачно ответил мэр. — Технику и стройматериалы тоже пригоню, на острове за дамбой весь день колонна стоит.

Бросив трубку на рычаг аппарата, начальник бывшей, уже бывшей колонии, которой в ближайшие дни предстояло стать фортом для размещения выживших, опрокинул в себя содержимое стакана и откинулся на спинку кресла, бездумно уставившись на стрелки часов, стоящих на столе… Ужасно хотелось вычеркнуть, вытравить, забыть прошедший день, звуки автоматных очередей, крики умирающих, безумие и боль в глазах подчиненных, исполнявших бесчеловечный, но необходимый для города и всей округи приказ…