— Майки! Наш дом не чужой для тебя, даже обидно, когда ты так говоришь… Что я хотела сказать — то?

— Не знаю, мы остановились на том, кто все это придумал и что ему, теперь, за это будет — решил я приколоться.

— Точно! Что мне за это будет?

— Не знаю, наверное, это твоя мама будет решать, мне почему — то кажется, что серьезного наказания можешь не опасаться. Вроде, в конце, она была настроена вполне миролюбиво, хотя в начале, признаться, она меня здорово шокировала!

— А что там было в начале? Я что — то проспала?

— Я проснулся, а она спрашивает: «Как Маша?». И знаешь, взгляд такой тревожный, смотрю на тебя, ты спишь такая спокойная, ну я и говорю: «Она спит.» Твоя мама, стала что — то выпытывать, на что — то намекать, а я, спросонок, никак въехать не могу. Говорю ей: «Вы уж скажите прямо, что вас интересует?» Она и говорит: «Как Маша перенесла близость с тобой?»…

Машку согнуло от хохота, и она обязательно упала бы на дорогу, если бы я ее не поймал за талию, она забилась с такой силой, что я был вынужден обхватить ее двумя руками и плотно прижать ее спинку к своей груди. Удивляясь откуда столько сил у такой хрупкой девушки, я огляделся по сторонам. Мы почти пришли на остановку и теперь все смотрели на нас, Маша хохотала и дрыгала ногами так, что временами ее кроссовки взлетали выше моей головы. Глядя на нас со стороны, можно было подумать разное, практически, про все можно было подумать, вплоть до изнасилования. Маша хохотала, а я вещал ей на ухо:

— Маша, твое нижнее белье видит вся улица, машины уже останавливаются!

Ну, насчет машин, я конечно преувеличил — всего — то одна проехала, слегка притормозив. Маша, с большим трудом, развернулась ко мне лицом, все еще содрогаясь от смеха, но, слава богу, стояла она уже на своих ногах.

— Все, все, можешь меня отпустить — давясь от смеха сказала Маша.

Она огляделась по сторонам, люди поспешно отворачивались.

— Ну и ладно, — сказала Маша шмыгнув носом — все равно я их не знаю, ты ведь ничего не видел?

— Это — то и обидно, посторонним досталось по большой ложке сладкого, а мне не осталось даже на донышке. Маша засмеялась, и глаза ее сделались хитрыми.

— Тебе ли обижаться? — сказала Маша смеясь глазами — Кто — то утром подглядывал, когда я одевалась, не напомнишь, кто это был? Пялился и даже не краснел!

— Не припомню такого, — отмазался я — у меня бывает так, что я сплю с открытыми глазами, после катастрофы и не такое может быть, мне, можно сказать, повезло! А на тебе, сейчас, те же трусики?

— Те уже спрятаны в надежном месте, — засмеялась Маша — а на мне обычные трусы, не те детские, конечно, но и ничего особенного.

— Ну тогда они все в пролете, весь крем с торта съел я, им достался только сухой коржик — сказал я облизываясь. Маша захохотала, держась за живот.

— Прекрати Майки, — всхлипывала она — у меня уже живот болит!

Мы пропустили автобус, на котором уехали все зрители Машиного канкана.

— Ты меня сбил с мысли, — сказала Маша — о чем мы говорили перед тем, как ты начал рассказывать о маме?