Молчу, ожидая продолжения, и Эштон открывается больше:
– Мне не показывали ту фотографию – я сам её нашёл. И на ней… он просто спит. В постели. Больше ничего. Потом, когда мне было шестнадцать, мать случайно наткнулась на фото вашей семьи в журнале, и так мы узнали, где он и как живет.
– Значит, два года назад?
– Значит.
– Почему ты не приехал раньше?
– Я сделал это сразу же, как появилась возможность.
И снова в голосе металл и обжигающий холод.
– Слушай, давно хочу спросить, но не решаюсь… Зачем ты работаешь?
Эштон напрягается ещё сильнее.
– Ну, я в том смысле, что папа… Алекс… он ведь достаточно денег тебе даёт?
– К хорошему привыкаешь легко, а лишиться всего можно в одно мгновение.
– Чего, например?
– Да всего этого. Квартира, машина, бесконечные карты: банковские, клубные, куча вещей, одна дороже другой. Моей матери понадобилось бы работать лет пятьдесят и при этом ничего не есть, чтобы накопить подобную сумму. Хотя, может и этого не хватило бы. Подозреваю, кондо, в котором я живу, стоит больше миллиона – в этом случае ни у меня, ни у моей матери совсем нет шансов. Совсем. Поэтому я стараюсь не привыкать. В любой момент… всё может закончиться так же быстро, как и началось.
– Что заставляет тебя так думать?
Эштон какое-то время молчит, и я уже почти теряю надежду получить его ответ, как вдруг он выдаёт то, что причиняет боль даже мне, не говоря уже о родителях:
– У меня нет никаких доказательств, что он мой отец. Что, если нет?
– Самое большое доказательство – твоё лицо. Никто из тех, у кого есть глаза, не имеет ни малейших сомнений в том, что у вас общие гены! – я буквально выплёскиваю на него своё негодование.
– А что, если однажды вдруг он захочет проверить? И результат окажется не тем?
– Ты так ничего и не понял, Эштон! Наша семья УЖЕ приняла тебя, ты УЖЕ вошёл в сердце каждого из нас! Неужели ты смог бы так просто развернуться и уйти, поверив каким-то цифрам на листке бумаги?
Эштон молча отводит свой тяжёлый взгляд в сторону, словно боясь повредить им меня, а я от эмоций не могу усидеть на месте: